Юрий Андрухович

(отрывок, пер. Р.Лейбова)
На фото - А. с объектом "Московиада" (советские металлические деньги,  пробки от бутылок, другой мусор, приклеенные на схематически изображенный  лик Божьей Матери, автор - ........, 14 марта 2000)

<Украинский поэт Отто фон Ф., проживающий в Москве в 1991 году, заходит перекусить в Закусочную на Арбатской площади>

Высмотрев свободное место возле какого-то маниакального депрессанта, меланхолически цедящего какао из стакана, ты пристраиваешься рядом.

- Приятного аппетита, - говоришь ты.

Но он на это ничего не отвечает, только эдак через минуту задумчиво произносит в сторону куда-то - как будто бы и не тебе:
                                                             
- Вот вы мне приятного аппетита пожелали. Но сделали это неискренне, во-первых потому, что вам до меня нет никакого дела, во-вторых, потому, что вы прекрасно знаете, насколько неуместно это пожелание в таком месте и при такой пище. Все меньше воспитанных людей вокруг нас. Традиционные русские пожелания теряют свой смысл. Видите, то, что я пью, называется какао . Но разве это на самом деле какао? Это вискоза, стекло, свинец, песок - все, что угодно, только не какао!..

Молча начинаешь войну со скользкой курицей. Главное - не втягиваться в дискуссии с сумасшедшими.

- Единственная тут воспитанная женщина - это старенькая уборщица, - сообщает тем временем депрессант. - Ей сто пятьдесят лет. Это графиня Лидовских. Она танцевала вальсы с покойным государем императором Александром Вторым. Какая мощная и высокая культура!

- А с двумя следующими императорами? - все-таки спрашиваешь ты, пережевывая куриную лапу.

- Что вы имеете в виду?

- Танцевала ли она с двумя следующими императорами - Александром Третьим и Николаем Вторым? Были ли у нее интимные сношения с Гришкой Распутиным? Пошла ли она в сестры милосердия во время первой мировой войны? Бежала ли в Крым под защиту Врангеля в гражданскую? Подвергалась ли преследованиям чека, огепеу, энкаведе, кагебе? Копала ли она траншеи под Москвой летом и осенью сорок первого, когда ей исполнилось ровно сто? Принимала ли она участие в послевоенном восстановлении народного хозяйства, освоении целины, запуске первого искусственного спутника Земли, XXII съезде КПСС? Понесла ли она моральный ущерб в годы застоя? Как встретила она ветер обновления и плюрализма мнений?..

Депрессант вытаскивает из пожелтевшего портфеля початую бутылку КВН - крепкого виноградного напитка.

- Я вижу, вы кое-что понимаете, - подмигивает он тебе достаточно заговорщицки. - Угощайтесь.

Незаметно для других ты припадаешь к кавеэновскому горлышку. Делаешь один, два, три, четыре глотка. Несусветная гадость! Ты еле переводишь дух.

- Я рад, что современная молодежь кое-что знает про нашу историю, - оживает депрессант. - Про нашу героическую историю. С вашего позволения, - и он прикладывается к бутылке.

- Но история могла бы быть другой, - сообщает он после того, как запил кавеэн несколькими глотками вискозы, стекла, свинца, песка - только не какао.

- Могла, - решительно соглашаешься ты. - Но и такая неплоха!

Появляется несколько цыганят с протянутыми руками, и ты даешь им свой кусок хлеба. Возмущенные, они отходят прочь.

- Историю не выбирают, - почему-то заявляет депрессант.

- И поэтому она не могла быть другой, - соглашаешься ты с ним.

- Хотите еще? - знакомая бутылка вновь выныривает из портфеля.

- Не вижу причин. Чтобы отказываться, - цитируешь ты одного знакомого шутника.

И снова вливаешь в себя омерзительный виноградный напиток .

- Меня до сих пор удивляет, почему в нашей истории все произошло именно так, а не иначе, - говорит депрессант, выдержав паузу после доброго глотка.

- Действительно, - киваешь ты головой, - есть, чему удивляться! История могла бы пойти совсем по-другому...

- Могла, - соглашается депрессант, - Но лучше пойти не могла бы.

- История не знает субъюнктива, - объясняешь ты ему. - Сослагательного наклонения. Ферштейн?

- Яволь, майн фюрер! - отвечает на это депрессант, и вы вдвоем начинаете хохотать.

Но в это время в Закусочной появляются двое патрульных омоновцев. Они со значительным видом проходят по залу, о чем-то переговариваются с цыганским табором в дальнем углу, тщательно обыскиваю пару наркоманов-анархистов, а затем, заметив спящего на подоконнике, весело подходят к нему и начинают молотить своими палками его бессильное отравленное тело. Аж береты черные подскакивают на их неправильной формы головах.

- Гестапо ! - хочется тебе заорать на весь зал, но старый депрессант затыкает твой рот бутылкой кавеэна .

- Не делайте глупостей, - шипит он почти беззвучно, Мы с вами тут не для этого... Одним неосторожным выкриком вы можете испортить все дело...

- Какое еще дело? - интересуешься ты, допив последние капли кавеэна и вытирая рукавом усы.

- Дело спасения России, - таким же шепотом отвечает депрессант.

- От кого?

- Это тайна, - прикладывает депрессант палец к губам. - Ферштейн?

- Спасиба, сыночек, - говорит престарелая графиня Лидовских, забирая со стола пустую бутылку, неосторожно оставленную тобой.

Тебе очень хочется низко наклониться и поцеловать ей руку, старую морщинистую руку графини Лидовских, сжимающую вонючую тряпку для вытирания столов. Ты едва сдерживаешься, чтоб не поцеловать.

Омоновцы все еще лупят спящего на подоконнике, которому, наверное, снится от этого что-то неприятное.

- Э, да он же мертвый! - внезапно догадываешься ты и видишь, как постепенно все в Закусочной начинают это понимать, даже омоновцы. Они перестают молотить его и вместо этого начинают щупать у него пульс, прикладывают уши к его груди, расстегивают под засаленным его пиджаком не менее засаленную рубашку. Вокруг мертвого собирается целая толпа - тесная и заинтересованная.

- Еще одного из наших не стало, - торжественно произносит депрессант. - Еще один русский человек пал жертвой большевизма. Не довольно ли, господа коммунисты? - он скрежещет зубами, как в аду. - Но ничего. Ничего, ничего. И за эту кровь вы заплатите. И за эту кровь. Невинную кровь...

И тут ты замечаешь, как он достает из порыжевшего доисторического портфеля гранату типа Ф-1 и начинает уверенно возиться с кольцом, монотонно приговаривая при этом: И за эту кровь. Невинную кровь. Ты еще успеваешь схватить с подоконника свою сумку и добежать до выхода. Успеваешь также пробежать метров двадцать до подземного перехода. Уже из-под земли ты слышишь взрыв невообразимой силы - как будто бы двадцать ампирных Закусочных взлетело на воздух, навеки вознеся в московское небо и старого маниакального террориста, и двоих омоновцев, которые так ничего и не поняли, и тело в засаленном пиджаке, и цыганский табор с кибитками и повозками, и беззубую графиню Лидовских, и всех прочих, включая азербайджанцев, белорусов, армян, грузин, казахов, киргизов, молдаван, русских, таджиков, туркменов, узбеков и украинцев...

Историю не выбирают. Но она могла бы быть другой.