История многострадального Северного Кавказа, все народы которого из-за суровых обстоятельств вынуждены постоянно переселяться с места на место, распадается на истории родов и семей. Родословные, хранимые стариками, и есть традиционный и наиболее адекватный жанр кавказского исторического повествования. Об истории славного кавказского рода, который “венчает” сегодня прекрасный российский поэт Тимур Кибиров, нам довелось побеседовать во Владикавказе с его отцом – Юрием Кирилловичем Запоевым – во время нашей недавней кавказской экспедиции. Семья Запоевых относится к одной из самых малочисленных и экзотических исторических групп Северного Кавказа – казакам-осетинам, населявшим всего две станицы Осетии.

Из двух наших станиц вышло 11 генералов

– В состав Терского казачьего войска осетины вошли ещё в начале XIX века. В 1805 году в казачьем Моздокском отделе, на равнине, жители горной Дигории основали два села, две станицы - Черноярскую и Новоосетинскую. Первого нашего переселившегося на равнину предка звали Дзопой. А смешная фамилия Запоевы возникла уже при деде Хамице (Иване) - шибко грамотный полковой писарь переделал фамилию деда по своему русскому пониманию.

В 1825 году осетинские сёла за верность России и за участие в войне получили звание казачьих, а их жители – этнические дигорцы – стали терскими казаками. Они воевали против Шамиля, участвовали в сражении при Валерик, вместе с Лермонтовым. И в Гунибе, где Шамиля пленили. Служили в войсках Барятинского. Мой прадед, Гуджа, был атаманом станицы Черноярской. Дед по материнской линии, Никита Иванович Сеоев, в ранней молодости был ранен в Балканской войне при освобождении Болгарии. За отвагу получил Георгиевский крест и звание приказного (ефрейтора). Из-за ранений умер рано - в 46 лет. В 1905 году казаки-осетины участвовали в русско-японской войне. Очень активно проявились в Первую мировую. Верой и правдой служили царю и отечеству. Из наших двух станиц вышло 11 генералов, 28 полковников и более 300 офицеров царской армии. Более 500 Георгиевских кавалеров. Любимцем терцев был генерал-майор Эль-Мурза Мистулов. Есть даже пословица: “будь благородным, как Мистулов”. По-осетински это, конечно, красивее звучит…Эль-Мурза застрелился перед строем в 18 году, когда понял что восстание против красных не имеет перспектив. В семье войскового старшины Мистулова было семеро сыновей, и все они были офицеры. Один из них стал генералом. Как в сказке.

В гражданскую Черноярская и Новоосетиновская, как и большинство терских станиц, оказались в белогвардейском стане – не могли изменить присяге. Дрались отчаянно. Об отваге командира Терской казачьей девизии осетина-казака Владимира Агоева (погиб смертью храбрых в боях под Каховкой) пишет в своих мемуарах Врангель. Брат Владимира – Константин – командовал бригадой, остался жив, пережил ужасы и смертную тоску первой волны казачьей эмиграции – Турцию, где все ещё истово верили, что вот-вот вернутся на родину; Югославию, где отчаянно пытались заново наладить станичный уклад; Париж, где все в конце концов разбежались. Перед второй мировой переселился в Америку, 20 лет был Атаманом Терского казачества зарубежья. Из Новоосетиновской были родом и братья Бичераховы, Георгий и Лазарь, – меньшевики, лидеры упорного антибольшевистского сопротивления в Осетии. Лазарь, оставшийся в живых, в гражданскую получил звание генерала английской армии. В эмиграции с 19 года – Англия, Париж, Германия. Возглавлял Демократическое общество осетин зарубежья, умер в 52-м. Всего из наших станиц в эмиграцию ушли больше 150 человек. Я много читал про них. Многих из них так и не женились – все надеялись вернуться и жениться на родине. До 43 года никто не употреблял слово “офицер” (в армии говорили “командир”), а “казак” вообще никогда вслух не произносили. Поэтому пили здесь “за тех, кто вдали”, тост был “Пусть им поможет святой Георгий”, имелось в виду - вернуться, и вообще поможет.

Кибиров – победитель абрека Зелимхана

Участником “бичераховского” сопротивления был и наш самый знаменитый предок по материнской линии полковник царской армии Георгий Кибиров, фамилию которого использует как псевдоним наш Тимур.

В 1911 году именно “охотничьему” отряду Кибирова (тогда поручика) удалось уничтожить, пожалуй, самого дерзкого из всех чеченских абреков – Зелимхана Гушмазукаева, который “вел героическую борьбу с самодержавием”, как пишут чеченские хроники. Проявлялась эта борьба в убийствах русских военачальников, среди которых был даже один князь (Андронников); в налетах на железножорожные кассы (Грозный) и банки (Кизляр); в грабежах поездов и расстрелах пассажиров (из мести) и т.п. Бежавший в 1901 году из грозненской тюрьмы Зелимхан терроризировал Хасавюртовский, Назрановский, Грозненский и Веденский юрты в течение 12 лет. Какие-то закавказские подпольщики считали его своим соратником и снабжали деньгами “на революцию”. С 1909 года правительство официально объявило на Зелимхана облаву, был учрежден специальный “охотничий” отряд (Вербицкого), вскоре почти полностью разбойником уничтоженный. Чеченские хроники рассказывают о Зелимхане чудеса: покинутый товарищами и загнанный в пещеру абрек “11 декабря 1911 года в течение двух суток в ответ на бомбардировки и ружейный обстрел сделал пять выстрелов, в результате чего убил двух и ранил трех солдат. Ушел невредимым”. В 1913 царские власти за голову разбойника назначили 18 тыс. р. (именно столько Зелимхан увел из кассы вокзала в Грозном), и 27 сентября того же года отряд Дагестанского конного полка под командой поручика Кибирова на хуторе близ Шали окружил дом, где находился Зелимхан (чеченцы утверждают – больной, иначе бы не попался). “Получив предательский выстрел в спину, - продолжают хроники, - Зелимхан отстреливался, тяжело ранил Кибирова и юнкера Дебекова, всадников Абаза Магомедова и Закароя Абдулатисова. Погиб в единоборстве с карателями”.

Кибиров пользовался фантастическим признанием казаков, мог повести их за собой хоть на луну.

Расстреляли за письма из Парижа

Официально признано, что терское казачество – первый народ, подвергшийся геноциду советской власти. Уже в 18 году было уничтожено почти 35 тысяч терцев по дороге на железнодорожную станцию, куда шли колонной приговоренные к ссылке станичники - среди них половина женщин, детей, стариков. В конце 20-х началось раскулачивание. Самые трудолюбивые и достойные - убиты, сосланы. Тогда же арестован и мой отец, Запоев Кирилл Иванович. В Первую мировую он воевал на германском фронте в составе Второго Горского Моздокского полка, заслужил два Георгиевских креста – четвёртой и третьей степени и звание урядника (сержанта) солдатских войск. Стал инвалидом, лишился глаза, был ранен в ногу. Был он очень доброжелательным человеком, хлебосольным хозяином. В гражданской не участвовал по инвалидности, был управляющим имением грузинского миллионера Хоштария. Этот Хоштария звал отца бежать, когда 11-я Красная армия приблизилась и… освободила, скажем так, Грузию. Он отец только что женился на моей матери, поэтому не эмигрировал, а вернулся в родную станицу, где его сразу же избрали заместителем председателя станичного совета. В 1929 его арестовали. В 20-30-х арестовали практически всех фронтовиков, и в первую очередь – георгиевских кавалеров. Отца обвинили в антисоветской деятельности. К делу приложили письма из Парижа от господина Хоштарии, где тот спрашивал – ну, как тебе при большевиках живётся... Сослали в Сибирь. Потом освободили без права приезда на Кавказ. Жил он в Алтайском крае. Там его в начале 38-го объявили японским, французским и английским шпионом и в апреле расстреляли. В 56-м оправдали. Шпионом отец, конечно, никак не мог быть – он был полуграмотным, окончил только два класса ЦПШ… Хотя умом был богат от природы. В общем, отца я, по существу, не знаю. Он приезжал после первой ссылки на несколько дней в 33 году.

Его погубили, а вот нас буквально спасли эти два его “георгия” – они не были конфискованы и вместе с его серебряным кинжалом хранились у тёти. Когда стало совсем худо, мы обменяли их в Моздоке на муку в Торгсине (была такая организация по торговле с иностранцами) – кресты на два пуда и кинжал ещё на один. Эти три пуда муки нас спасли.

Несмотря на репрессии, в Отечественную и после из числа казаков-черноярцев и новоосетиновцев вышли 2 советских контр-адмирала и 2 генерала, в том числе генерал-майор Михаил Бейтуганов - племянник последнего атамана Терского отдела. Шесть человек из станицы Черноярская стали полковниками, в том числе и я.

Вдохновение невиданное, такого со мной никогда не было

Конечно, того уровня, которого достигли эти две станицы в начале ХХ века, сейчас уже не достичь. Но 24 марта 90-го года во Влакавказе прошел первый казачий круг и терское казачество стало возрождаться. Атаманом был избран герой Советского Союза Василий Коняхин, а заместителем – контр-адмирал Цаллагов, казак станицы Новоосетиновской.

Первый Круг - это было потрясающее явление. В зал на 800 человек набилось больше тысячи. И все слушали, затаив дыхание. Я тоже выступал. И когда сказал, что мой дед был приказным и имел “георгия”, а отец был урядником и имел два Георгиевских креста – была бурная непрекращающаяся овация. Когда выступал Цаллагов, было точно так же. Это было вдохновение невиданное, я много пережил, но такого, как тогда было, ни одного ни собрания, ни даже День Победы, самый радостный день – и то такого не было. Меня избрали помощником атамана, членом правления, замредактора газеты “Терский казак”. Через несколько лет, когда начался в казачестве кукольный театр – все медалей на себя понавешали – я от этого дела отошел. Теперь казачество стало реестовое, государственное, но мне уже 74 года, и я не могу так активно действовать. Но в меру сил пишу историю станицы Черноярской. Долго переписывался с атаманом зарубежного Терского казачьего войска Протопоповым. Он теперь умер. Вместо него там Эль-Мурза Мистулов, племянник того самого “благородного Мистулова” из пословицы.

Он много плакал, поэтому не мог танцевать. Только пел.

В 44 году я ушёл на войну, воевал рядовым. После войны направили в военное училище. Попросился в Днепропетровск - ближе к родному Кавказу. Женился в 1951 году на Джемме Борисовне Залеевой. Первой у нас родилась дочь Саша. Она была очень серьёзная девочка, поступила на философский факультет. Тимур, средний, её обожал и, можно сказать, “находился под влиянием”. Он родился в Шепетовке. Как все семьи военных, мы постоянно переезжали из города в город - Ковель, Тикси, Нальчик... Тимур в детстве был очень стеснительным мальчиком. Да, красивый был. Любили ли его девочки? Честно сказать – не знаю, в осетинских семьях такими делами больше матери интересуются. Знаю, что один раз он нас чуть в гроб не загнал – сбежал с товарищем из дома. Лет в 14. Хотел подвиг совершить. Но через пять километров у них хлеб кончился, пришлось вернуться.

В комсомоле он состоял, в самодеятельности участвовал. И стихи читал так хорошо, что я даже текст запоминал – “Коммунисты, вперед” Межирова, “Гренада” Светлова. Когда мы были в Якутии, Тимур танцевал лезгинку. Ездил на якутский республиканский смотр самодеятельности. Там у него украли черкеску, кинжал и папаху. Он много плакал, поэтому танцевать не мог. Только пел.

Когда подросли, Вероника, младшая дочь, тоже пошла на философский. Тимур хотел туда же, но не рискнул, поскольку в школе был хорошистом, а не отличником, как сестры. Поступил на филфак пединститута в Московской области. Наверно, там было скучно, и скоро его отчислили за непосещение. Пошел в армию. Служил недалеко от нас. Потом оказалось, что в армии он каждый день писал по стиху. Муж Сашеньки (дочери) Артем Кобзев, доктор философии, говорил мне: “Скоро, Юрий Кириллович, о Тимуре узнает вся страна”. Первая большая публикация появилась в журнале “Юность”. И тут же появилась критическая статья в “Правде” – разгромная. Я сильно переживал еще из-за того, что я его поэзию не очень понимаю. А недавно мне передали публикацию во “Времени – МН” - там Тимур Кибиров в рейтинге современных российских поэтов стоит на первом месте.

Но все-таки он – только часть рода. И неправильно говорить, что я – отец Тимура Кибирова. Нужно говорить наоборот, что Тимур – это мой сын. Понимаете разницу?