Газета Ру, 12.07.99 -
http://www.gazeta.msk.ru/knigi/12-07-1999_vail_Printed.htm
Игорь Клех
Путеводитель по Вайлю
Петр Вайль "Гений
места". - М.: Независимая газета, 1999. - 482 с.;
илл.; тираж 5000 экз.
Собственно рецензия на
книгу могла бы быть короткой (поскольку не
интересно ни заниматься пересказом, ни толочь
воду в ступе):
- Вайль
написал замечательную книгу;
- ее стоит купить (что обойдется вам
приблизительно в 100 руб.);
- ее надо прочесть;
- у нее есть все шансы быть признанной
лучшей книгой года на русском языке в жанре
non-fiction.
Поставив ее на полку, вы получите:
- путеводитель для интеллигентного
путешественника по 35 знаменитым городам мира;
- сборник незаурядной эссеистики о 36
"гениях места" (Байрон и
Бродский поделили Стамбул), сыгравших роль
гидов, о знаменитых писателях, художниках,
архитекторах разных стран от древности и до
наших дней;
- и, наконец, замечательной удобоваримости
интеллектуальное чтение, отмеченное широтой
кругозора, свежестью привлекаемого материала и
остроумием.
Несколько распространив вышесказанное,
можно добавить: само по себе воскрешение жанра
путевых очерков на таком уровне, как у Вайля, -
благо. Угнетенная в советский период как минимум
200-летняя литературная традиция обрела
достойного проводника. Более того, расходясь во
взглядах и установках с предшественниками
(озабоченными более всего собственными эмоциями,
как пишет Вайль, и сакраментальным Веничкиным
вопросом: "Где больше ценят русского человека,
по ту или по эту сторону Пиренеев?"), Вайль
решительно модернизирует традицию. Конечно, как
и все они, Вайль повсюду таскает за собой, будто
горб, свое отечество - книга его написана
исключительно для российских читателей (о чем
свидетельствуют не только бесчисленные
ретроспекции, отсылки и лирические отступления,
но и сам строй, "оптика" его текстов). Однако
при этом он не теряет исключительного
любопытства к чужим культурным традициям - вкуса
к незнакомым цивилизациям. Понятно, что такую
книгу мог написать либо профессиональный
путешественник с естественно-научным складом
ума (исчезнувшая в ХХ столетии порода), либо
эмигрант, на собственной
шкуре испытавший, что такое погружение в чуждую
среду и выживание в ней. (Настойчивая
манифестация кулинарных интересов оттого так и
неглубока, что выполняя функции так называемого
"оживляжа", свидетельствует лишь об одном: о
неврозе, о желании "быть накормленным",
удобно устроиться в незнакомой и непривычной
обстановке, - причины те же, по которым кормят в
полетах и по которым часть людей немедленно
принимается есть, едва только заняв свои места в
железнодорожном купе.)
Материал, переработанный Вайлем,
огромен. Книга превосходна в познавательном
отношении, увлекательна и легка в чтении. Автором
сделана в ней масса микрооткрытий (чего стоит,
например, увиденный им Чарли - "всеобщий
любимец, маленький человечек в котелке, злой, как
мышиный король", или "Путешествие в
Стамбул" Бродского как болезненная
вакцинация, предохраняющая от безумия мыслей о
возвращении на родину, - так ездят в другую страну
лечиться от наркомании или делать аборт). Старательно рядящийся в
гедониста автор поражен вирусом
смыслополагания.
Эффектно составленные и эффективно
работающие пары городов и персонажей (Дублин
Джойса и Лондон Конан Дойла, например, или
Барселона Гауди и Сантьяго-де-Компостела
Бунюэля) как бы удваивают свои смыслы, что
позволяет сопоставлять их не на плоскости, а в
виде трехмерных проекций. Пары (или, как
говорилось в годы нашей общей с автором
молодости, "оппозиции") удобны для анализа -
но уже триада потребовала бы выхода на
совершенно другой уровень, с
большим количеством, как теперь говорится,
"степеней защиты".
Предшественниками Вайля в изобретенном им
симбиотическом жанре являются Плутарх с его
"Сравнительными жизнеописаниями", П.Муратов
с "Образами Италии", настольной книгой
Серебряного века, и, надо думать, наш современник Г.Гачев с его
методом практического погружения в
"национальные картины мира" (писанные им в
60-70 гг. на подмосковной даче). Вайль предпринял
попытку олицетворить искусственную природу
городов, их замысел и характер - и у него
получилось. Будто факир с дудочкой, он заклинает
отобранных им авторов, и те поднимают головы над
облюбованными и насиженными местами, как кобры, и
согласно покачиваются в такт вайлеву дискурсу.
Факир откладывает дудочку, берет указку и
превращается в школьного учителя географии и, по
совместительству, изящных искусств - и на
доступном для подростков хлестком газетном
языке объясняет смысл телодвижений прирученных
им "гениев места".
О той школе, в которой он работает, так
называемой "нью-йоркской школе", и пойдет
речь. Потому что в прекрасной ясности и
позитивном посыле и этой книги, и этой
"школы" есть нечто, что рецензента, как
минимум, настораживает и местами отвращает.
Надо сказать, что разлука с Генисом,
многолетним соавтором и бойким расщелкивателем
литературных и мировых проблем, пошла Вайлю на
пользу. Как и пространственная удаленность от
поцыкивающего зубом нью-йоркского философа
Б.Парамонова, который, подобно Коту в Сапогах,
хитростью превращает "проклятые вопросы" в
мышей и затем поедает в больших количествах. Все
это люди талантливые, временами (местами)
блестящие, притом - работяги. Но сколько их ни
читай, они все глядят в
капиталистические джунгли - перебежчики в другую
цивилизацию, отстаивающие свою завоеванную
буржуазность.
Утверждения Вайля, что Достоевский писал,
на деле, детективы (то есть в "Братьях
Карамазовых" всего важнее, кто все-таки
папашку "замочил"?), что все проблемы нашей
жизни "суть проблемы возрастные", его гимн
путеводителям, защита здравого смысла толп,
желание снять напряжение, разрядить полюса,
отношение к драматизму такое, будто кто-то
испортил воздух, - все это рефрены все той же арии,
разложенной радиожурналистами "нью-йоркской
школы" на три голоса: "Буржуа лучше, чем
гений! Буржуа лучше, чем гений! Буржуа лучше, чем
гений?.." Не знаю. Вряд ли. Но роли разобраны. И
Вайлю идет роль дитяти мирного существования,
разрядки и объединенной Европы (увы, так
неожиданно споткнувшейся и усевшейся посреди
променада в кровавую лужу Югославии).
Неизвестно, что - старение, знакомство с
Бродским или долгожданные трофеи в собственной
литературной охоте - заставляют их ныне
смягчиться по отношению к гениям, - "гениям
места", во всяком случае. И вступать на
практике во все большее противоречие с
выстраданным сообща "символом веры".
Начав с выступлений против российской
"литературоцентричности", они сами давно
превратились в российских литераторов, и из-под
их пера начинают порой сами собой выползать
такие строки и такие тексты, что способны
насмерть перепугать их вчерашних авторов. Начав
с борьбы за полную конвертируемость человека,
Вайль впадает сегодня в другую
"гносеологическую" крайность, утверждая
совершенную несравнимость алкаша российского с
мексиканским: "с похмелья встают разные
люди". И наоборот, Нью-Йорк питерца и рижан
неожиданно оборачивается этакой
"Москвой-на-небесах" - расчеты и там и здесь
ведутся в одной валюте, а наши нью-йоркеры, вдруг
выясняется, те же русские, только обогащенные
опытом "антиподства" и спора с
господствующей в метрополии культурной
традицией.
И это, кажется, самый любопытный
географический урок, содержащийся в книге о
путешествиях Петра Вайля. |