Даур ЗАНТАРИЯ

Носферату по имени история

В среднерусском городе с золотыми куполами я зашел в местный музей, как раз под золотыми куполами расположенный. Был то ли выходной, то ли санитарный день: попасть-то в музей я попал, но экскурсоводов не было, только смотрительница. На все вопросы она отвечала неохотно и односложно, хотя, как правило, смотрительницы все знают, потому что в день по несколько раз слышат экскурсионные тексты. Такая молчаливо-инертная смотрительница музея могла быть в России и только в России, чья история по советской традиции - это история СССР. А то и наоборот.

Я улыбнулся в душе, представив, что так же повела бы себя смотрительница в закавказском каком-нибудь музее (или же прибалтийском). Что упустила бы жертву, которая сама попала в западню. Да там не только смотрительница, для которой обрабатывать залетных и приобщать к истории своего народа - внеслужебная обязанность, этакий священный долг. Там каждый обыватель тебе такое расскажет, из таких специальных трудов процитирует... в общем, кому это неизвестно. Потому что на Кавказе плен Клио особенно силен. Я даже писал как-то, что на Кавказе войны начинают не вожди, как в Афганистане, и не полковники, как в Латинской Америке, а историки.

Фальсификация.

В бывшем Союзе, уж поверьте, самый высокий процент людей, интересующихся древностью. И знающих, что такое “фальсификация”. В фальсификации истории обычно упрекают историков соседнего народа, своим то же самое прощая.

Нигде в мире, наверное, минувшее не было так переработано, как в Советском Союзе, и нигде история не оказывала такого сильного влияния не только на сознание людей и на их образ жизни, но и на формы местного самоуправления. Воистину советский человек жил, отягощенный своей историей.

То, что повсюду считается делом узкого круга специалистов, в наших союзных республиках все обсуждали, как футбол. Историк занимал в обществе место, то ли среднее между жрецом и дипломатом, а также иллюзионистом, то ли синтез того и другого, а также третьего, поскольку профеессии жреца и дипломата в известной мере присущи черты иллюзиониста.

От историка требовали не делать открытия, а озвучивать настроение масс. Ради этого массы готовы были даже взять историка на содержание, что делало его в некотором роде свободным от государства.

Грабить содержимое могильников было делом подсудным, а содержание манускриптов - нет. От историка требовалось не только изучить прошлое, но и так его подать, чтобы выводы его соответствовали требованию моментума.

Конечно же, гордиться своей историей и тем более изучать ее в школах - такая привелегия дана была немногим. Если из истории Армении, или Грузии, было известно много романтического, то из украинской знали только из Пушкина, что в таком-то году полтавский князь Кочубей совершил патриотический поступок: сгонял к Петру хлопца, пообещав ему за услугу в жены свою дочь, с доносом в шапке на Иван-Степаныча Мазапу - на своего гетьмана, на друга юношеских баталий, на зятя своего!

Этнист вместо интернационалиста(переделать).

СССР строился людьми, которые искренне верили, что нации и народы, по крайней мере в землях, куда уже успела докатиться мировая революция, доживают свой век. И потому каждая из бывших царских провинций, которые перед образованием СССР были независимыми и озирались по сторонам, получили внутри СССР тот статус, какой они пожелали. А регионы, которые входили в них в моментум образования Союза, стали автономиями. Таким образом было создано и узаконено вассальное деление народов, о чем вожди изначально вряд ли догадывались. Например сравнительно небольшая Грузинская ССР не только вбирала в себя в качестве автономных абхазов и осетин, но и внутри имела два народа (сванский и мингрельский), язык и культура которых близки грузинскому, но не более, чем молдавский итальянскому. Зато, пытаясь из соображений этнизма доказать, что название городов и рек Абхазии (Осетии) суть не абхазские (осетинские), а грузинские, плуты-историки пользовались сразу услугами трех языков. А народ с одной стороны согласно кивал, с другой исходил бессильной яростью.

Народы союзных республик видели себя поставленными в полождение второсортных. Но и были третьесортные народы, имевшие автономные республики; четверосортные, имевшие автономные области; пятисортные - национальные округа; шестисортные, не имевшие ничего, кроме анекдотов о себе, где они говорили “однако”; и наконец седьмой сорт: крымские татары, турки-месхи и немцы Поволжья, которые нынче, с распадом СССР, могут рассчитывать на повышение сортности до шестого, как утешение за утраченные очаги.

Но к этому времени СССР как государство, постепенно твердея, уже стало таким, что для любой реформы в нем надо было долбить железобетон. И потому сюзерены и не могли мечтать о понимании наверху Но актуальность вопроса осталась. В союзных республиках, имевших автономии (это касается только республик, имевших автономии, потому что те. кто их не имел, зачастую сами оказывались в положении автономий, не исключая Украины и Белоруссии), латентно развился этнизм, в отличие от национализма настоянный не на государственно-гражданских понятиях, а на биологической общности людей, принадлежащих одному этносу или нескольким, чье родство доказано историками. Не следует смешивать этнизм с нацизмом не только потому, что в нынешней ситуации центробежных настроений в СНГ это вызовет много шуму, но еще и потому. что, опять же, этнизм “встает на плечи” не национальн-социалистической. а национально-демократической идеологии. Этнизм берет у западной демократии, как ему представляется, ее рациональное зерно, отбрасывая капиталистическую шелуху, подобно тому. как поступал в обществоведении Маркс с учением Гегеля. И представители бывшиих союзных, добившиеся независимости на волне этнизма, смогут понести эту идею в мир.

Этнизм правящей верхушки был умеренным, его крайние формы заглушались и загонялись в стены научных институтов и тех же музеев. Но в народе этнизм был популярен: интернационализм декларировался, этнизмом жили.

Вряд ли даже Сахаров и Солженицын догадывались изначально, что коммунисты выставят во флагмане perestroika & glasnost этнизм, только переодетый в демократические одёжки. Что вместо того, чтобы объединиться в устремлении к забрезжившей свободе, народы начнут выяснять счеты друг с другом. Но разговор об этнизме - разговор долгий, к которому автор этих срок готов, но ему не хочется томить читателя. настроенного на рычащее появление вампира, как было обещано в заглавии.

Курганы и прокуроры.

Все началось с того, что в 20-30 годы называлось “коренизацией”, а попросту подбором национальных кадров. Тут и превратилась Клио в арбитра при распределении благ, то есть при рассаживании бюрократии. Свой чиновник, чиновник-родственничек всегда много значит в централизованном госудрастве. Государство изначально воспринимается как зло, а не иначе и потому человек озабочен не соблюдением своих прав, а смягчением перманентного наказания. Снова восстанавливаются общинные отношения, где индивидуальность позволена только в форме эпических. позволенных чудаачеств. И то общество, в котором лучше сохранился или воссоздан первобытно-общинный уклад, лучше выживало и лучше жило.

Чиновник изначально выбирается из местных, из среды, чтобы, зная среду, лучше проводил имперскую политику на месте. Народ об этом догадывается, как и о том, что, как следствие, от него, чиновника то есть, в глобальном смысле толку мало, но порадеть родному человечку он может. Потому что народ, внутренне не воспринимая имперский закон, считая, повторяем, его чуждым и только карающим, на бытовом уровне находится с ним в постоянном конфликте и норовит от него укрыться или откупиться. Тут и нужен свой чиновник-этнист. Проступки одни и те же, кара одна и та же -откупается каждый у своего. От прокурора требовалось не знание и соблюдение закона, а то, чтобы он был свой.

И на всяких хлебных местах хотелось своего же. И тут работала история. Кто будет по национальности директор таксопарка оказывалось в прямой зависимости от того, какого рода упряжь была найдена на том или ином кургане. Герои и царицы прошлого, чьи голоса глушило время, как Советы глушили Би-би-си, заполнили жизнь современников своими тенями, просачиваясь, как вампиры.

Две аварские мудрости.

Расул Гамзатов сказал слова, ныне ставшие народной пословицей: “Если ты выстрелишь в прошлое из пистолета, будущее выстрелит в тебя из пушки”. Конечно же, надо гордиться своим прошлым. А если твой край еще заманчив для туристов, то на проценты от развалин и смиренных кладбищ можно безбедно жить. Но в Советском Союзе муза Клио выполняла совершенно иные функции, прошу прощения за невольную игривость тона.

А другой аварец, миннац Рамазан Абдулатипов, тоже произнес такое, что могло бы пойти в надпись на некоем кинжале: “Народы гордятся героями и поэтами, вышедшими из их среды, но умалчивают о том, каких негодяев они взрастили”.

А то в бывших союзных, наконец освободившихся от советской цензуры, по инерции этнизма такое о себе написали и такому обучают юное поколение, что в новых условиях, когда принцип распределения должностей уже другой, это вливание энергии гордыни в жилы нации не принесёт ничего нового, кроме воскрешения новых Дракул.