Сергей ЗАВЬЯЛОВ: "ЗАВТРА МЫ ВСЕ ДОЛЖНЫ ПРОСНУТЬСЯ МОРДВИНАМИ"

Интервью для газеты "Лига наций" №8(9), 7 апреля 2000

– Недавно во Львове, когда мы, как всегда, завелись на национальные темы и что-то заговорили о Мордовии, я говорю собеседнику, редактору культурологического журнала: “А мы, между прочим, знаем “мордовского царя”, он в Питере живёт”. “Это поэт Сергей Завьялов, что ли?”, – угадал собеседник. Представляешь, такое точное узнавание.

– Ну, корни этой легенды в том, что мои предки действительно из царского места – древней столицы Арзамаса (Эрзямаса), района, который был центром мордовской полуудавшейся – полунеудавшейся в 13 веке при инязоре (царе) Пургазе государственности, района, сопротивлявшегося христианизации дольше других (последнее восстание совпало с наполеоновской войной) и одновременно – района, лидирующего в русифицированности и уже в середине 19 века практически перешедшего на русский язык (этническая группа терюхан).

– И кто твой народ?

– В последней переписи населения чуть больше одного миллиона человек заявили о своей принадлежности к мордовскому народу. Из них одна половина живёт на своей этнической родине (Республика Мордовия, Пензенская область, юг Нижегородской области, запад Симбирской, юго-запад Чувашии), другая – составляет диаспору, сформировавшуюся в основном в 16-17 веках в результате русской колонизации. В самой Мордовской республике это два слабоконсолидированных племени – эрзя и мокша – говорящие на взаимослабопонимаемых диалектах, живущие в сёлах по разные стороны реки Инсар.

– В своих стихах ты часто упоминаешь и о других восточно-финнских народах – коми, удмуртах, марийцах...

– Да потому что у нас – одна этническая судьба, во многом сходные демографические процессы, в каком-то смысле – единый статус внутри российского государства. И всё это очень мало похоже на то, что происходит в других регионах России. В отношении этой большой территории, включающей четыре страны – Мордовию, Марий Эл, Удмуртию и Коми – лежащих к востоку от Москвы и вплоть до Урала, мне представляется актуальным изменение модели национального самосознания с “или – или” на “и – и”. Этнические процессы, протекавшие здесь в последние три четверти века, приблизили их к “кельтской модели”, т.е. метисизации и в значительной мере потере национального языка, с одной стороны, и пробуждению национального самосознания, с другой. Здесь актуально не "или русский, или мордовский", а "и русский и мордовский". Наш опыт приглашает к пересмотру самого понятия “этнос”, сдвинуть акцент с расового и языкового аспектов на идентификационный, то есть понимать этнос как более зыбкое, непостоянное, переменчивое, почти интимное. Он требует “новой искренности”.

– Политологи утверждают, что именно этот регион – одна из наиболее спокойных российских национальных провинций. А ты описываешь существование региона в явно кризисных этнопонятиях. Насколько это справедливо?

– Говоря о спокойствии финно-угорского региона, обычно невольно подменяют описание сравнением. Конкретно – сравнением с Кавказом. Да, здесь всё другое. И модель этноса иная. И иное прошлое. Но иной драматизм не есть отсутствие драматизма. Если на Кавказе мы сталкиваемся с абсолютизацией этноса, то здесь придётся отказаться от простой линейности, как отказалась от неё геометрия и физика. Здесь иной уровень сложности.

– В чём эта сложность?

– Регион ранее всех других оказался в поле русской этнической и государственной экспансии (Коми и Мордовия в 13 веке, Удмуртия и Мари – в 16-м). 700 лет – слишком большой срок для актуальности плоскостной картины. В 17 веке уже две трети населения Мордовии стало русскоязычным. Но далее этот процесс не шёл по привычной ассимиляционной схеме. Здесь сыграло свою роль прежде всего различие в ментальности и культурной модели мира у финно-угров и славян. Повторилось то же, что было на Британских островах. Лингвацид (гибель языка) не повёл за собой этноцид (гибель этноса) . Мало того, после создания в 1934 году Мордовской АССР процессы пошли во многом в обратную сторону. Сейчас в Мордовской республике так же, как и 300 лет назад, треть населения говорит на мордовских диалектах и имеет мордовские паспорта. Но две трети русских перестали быть русскими из-за того, что эрос, как ему и положено, выше этноса: сейчас в городах и районных центрах республики практически невозможно встретить моноэтнические семьи. Русские остались в глухих деревнях, и это – в основном лица преклонного возраста. Иными словами, население метисизировалось.

– Не хочешь ли ты сказать, что мордовский сепаратизм невозможен?

– В демократической стране с федеративным устройством – да, невозможен. Но в стране, где систематически звучат речи о богоносности, исключительности и избранности русских?..

– Есть ли у тебя культурологический прогноз для своей страны?

– Я думаю, что в финно-угорском регионе в ближайшее десятилетие повторится латиноамериканский вариант рубежа 18-19 веков. Возникнут новые нации. Да в сущности уже возникли. Этнические эрзя и мокша, равно как и русские, отойдут на этническую обочину подобно лесным индейцам Перу или Эквадора. Возникнут новые метисные нации с русским языком, но не русским (хотя и не вполне эрзянско-моршанским и проч.) самосознанием. Так что останется ждать только Боливара (смеётся).

– Как ты думаешь, так ли, как и ты, представляет себе будущее своего народа мордовский президент Меркушкин?

– У этого вопроса есть предыстория. Первый демократический президент страны Гуслянников прославился предложением преобразовать республику в Саранскую область. Парадоксально, но ставленник номенклатуры Меркушкин оказался лучшим выразителем национального духа, чем его либеральный предшественник. Но надо иметь в виду, что Меркушкин – мокша, а это в республике неминуемо влечёт за собой определённые ассоциации. В советские годы, грубо говоря, номенклатура рекрутировалась из мокши, интеллектуалы – из эрзи. Из этого логически следует, что очередным президентом должен быть метис, или русскоязычный терюханин с русским паспортом т.е. я (смеётся).

– Раз уж ты такой записной носитель современного мордовского менталитета, расскажи, какие вещи живо задевают твоё национальное самосознание?

– Как бытовой мордвин, я постоянно болезненно реагирую на некоторые русские поведенческие стереотипы. Например, помню из детства реплики русских старушек в одном из мордовских райцентров: “Пятьдесят лет советской власти, а по-человечески говорить не научились”. Тогда я начинал горячо ёрзать на стуле. Но и даже не как бытовой мордвин, я раздражаюсь, когда читаю в учебнике по истории (уже теперешнем) параграф о 300-летнем монголо-татарском иге на Руси и не нахожу симметричного параграфа о 500-летнем “русском иге” в Татарстане. Вообще всякие разговоры о малых нациях, зоологический интерес к национальности собеседника меня, естественно, возмущают.

– Я слышала такую песенку: “О великая Суоми – от Урала до Днепра”. Что ты можешь сказать о проекте воссоздания Великой Финляндии?

– Финляндия действительно показала нам удивительный пример успевания на давно ушедший поезд. Страна, лишённая в середине 19 века национального языка, государственности, выразившейся в произведениях искусства картины мира, она превратилась в один из центров мирового художественного авангарда. Во многом задала тон архитектуре 20 века. Возродила язык. Сейчас Финляндия взяла на себя обучение студентов из наших республик – в сущности, создание национальной интеллигенции. И в этом смысле Великая Финляндия уже воссоздалась. Кроме того, Финляндия с её упорной борьбой во время зимней кампании 1939-40 гг. реабилитировала героическое начало в финно-угорской ментальности, избавила нас от комплексов национальной неполноценности.

– Ты постоянно говоришь о финно-угорском регионе, но известна горячая конкурентность между народами. Много ли у них общего и в чём специфика твоей Мордовии?

– Финно-угры между собой не бОльшие родственники, чем греки, немцы, славяне и иранцы внутри индо-европейской семьи. Мордовская особенность – в пограничии с народами Великой Степи. Мы – единственная финно-угорская страна, лежащая в чернозёмной полосе. Огромные сёла, напоминающие своими размерами казацкие станицы. Сегодня в Мордовии практически нет населённых пунктов с населением меньше 1000 человек. Вся наша лексика, связанная с металлообработкой, заимствована у скифов. Гипертрофированный в традиционных общинах культ мёда, иные породы “мировых древ”. Мы отличаемся от наших родственников так же, как мордовское пуре (медовая водка) – от пива Калевалы.

– Во всех переписях населения последних десятилетий мы видим постоянное снижение численности мордвы в России. Прокомментируй, пожалуйста.

– Первая причина сокращения количества “мордовских паспортов” и соответствующих ответов в переписанных бланках – мордовская диаспора. Она возникла как ответ на завоевание страны в 16 веке. Национальная мифология связывает её с последним инязором Тюштяном. По легенде, чтобы не оставаться под русскими, Тюштян увёл “настоящих” мордвинов на Тёплое море. Поразительно то, что сами теперешние эрзяне и мокшане, не считают себя мордвинами. В этом, безусловно, проявляется отзвук страшной трагедии, разыгравшейся в те времена. В реальности же из миллиона “паспортных” мордвинов 700 тысяч проживают за пределами республики. В основном – в Заволжье, на территории, которая колонизировалась совместно русскими, казаками, чувашами и финно-уграми после ликвидации татарских ханств. Другая причина – в беспрецедентном распространении межнациональных браков, по законам советской ментальности не могущих иметь “нерусских” детей.

– Как относятся мордвины к отмене графы “национальность” в новом паспорте?

– Нормально. Потому что в наших условиях эта графа ничего реального не отображает.

– Твоя предвыборная платформа?

– Для того чтобы общество могло нормально функционировать (в том числе проводить например, экономические реформы) нужно согласие его членов по фундаментальным вопросам. Главнейшим вопросом в полиэтничной стране является национальный. Мы завтра все должны проснуться мордвинами. Не эрзянами, не мокшанами, не (избави бог) русскими, не мишарями (татароязычная группа населения), а мордвинами – по месту рождения и судьбе.

Это повлечёт за собой иное отношение к языку. Не как к средству социальной коммуникации, – это в обозримом будущем останется за русским языком, – а как символу нации. Картине придаст пикантность то, что язык ещё предстоит создать и во многом искусственным образом, во-первых на базе двух младописьменных диалектов (на них в советские годы выходило по одному тоненькому журналу и по одной газетке, а также по 4-5 книжек художественной литературы в год), во-вторых на базе прафиннских корней нужно восстановить утраченные пласты лексики, в-третьих интернациональную лексику грамматически дерусифицировать, приблизив к греко-латинскому оригиналу.

Это в целом повысит общественное внимание к гуманитарным проблемам, к конкретному человеку. Это немыслимо без регулирующей роли государства, без определённого градуса социализма.

– Но это немыслимо и без либерализма.

– Нерешённость национальной проблемы приведёт к тому, к чему приводит всегда и везде, и что я из благочестия не хочу произносить вслух. Не через десять лет – так через двадцать, не через двадцать – так через тридцать. В результате чего любые экономические храмы будут превращены в руины, а их прихожане – в озверевших психопатов.

Беседовала Анна БРАЖКИНА