13.02., бывший "Авторник" —
Кузьминские чтения
Я счел, что к этому мероприятию я не должен
прикладывать какие-либо организационные усилия. Вероятно, поэтому круг лиц,
пожелавших принять в нем участие, был, на мой вкус, довольно причудливым, а
средний возраст чествовавших знатного пестуна (помнится, в одной статье
Дмитрия Быкова это слово должно было выражать всю силу его презрения к вашему
покорному слуге) младших поколений оказался, полагаю, где-то в районе
полтинника. Собственно похвалы пересказывать нет смысла, тем более что в ряде
случаев они выплескивались далеко за пределы разумного (однако дважды, для
убедительности, повторенная Иваном Ахметьевым ayktm
сентенция: «Всем пора понять, что Кузьмин — центральная фигура современной
русской поэзии», вызвавшая даже некий ропот в зале, — сдается мне, сюда не
относится, ибо совершенно невинным образом констатирует вовсе не роль или
масштаб, а пространственную локализацию: в центре эстетического спектра). Сверх этого выступили:
- моя мама, вероломно извлеченная из зала организатором вечера Игорем Сидом
igor_sid, помнившим
ее в лицо, и поведавшая о том, как в отрочестве я составлял для редактируемых
ею книг именные указатели;
- Александр
Ожиганов, сказавший: «Волна постмодернизма отхлынула так же внезапно, как
нахлынула, а мы все, от акулы до моллюска, остались беспомощно барахтаться на
мелководье» (общая идея его была та, что две напечатанные мною его книжки
доказывают, что он не напрасно жил на свете);
- Вадим Калинин
krasnaya_ribka,
прочитавший назидательный очерк о своем первом учителе (по рисованию), умершем
с голоду, — дабы желающие сами определили, следует ли им со- или
противопоставить этого достойного человека и героя дня (отзыв Вадима о
состоявшейся акции имеется);
- Борис
Кочейшвили, в виде презента прочитавший записанные им в Электростали
небольшие воспоминания одного сослуживца о Яне Сатуновском;
- Игорь Лёвшин ilevshin,
заметивший, что в литературном быту теперь множество авторов называют
"вавилонскими" или даже "кузьминскими" при том, что очень немногие из них сами
себя аттестуют подобным образом, — и это, в общем, довольно парадоксальный и
беспрецедентный случай;
- Александр Бубнов, продемонстрировавший визуальный презент — хитроумное написание
моих имени и фамилии с использованием ноты ми;
- Евгения Воробьева vejlyan, сообщившая,
что она уже пятнадцать лет со мной спорит;
- Олег Асиновский, настойчиво повторявший, что русская поэзия — лучшая в
мире;
- Наталья Осипова, Наталья Азарова, Игорь Жуков.
Чтобы
жизнь не казалась мне мёдом, были званы лица с другой стороны баррикад. Таковых
оказалось двое. Света Литвак, огородившаяся баррикадами от всего остального
мира, прочитала
известное стихотворение, в
котором поминается «жалкий жребий кузьмина» (среди имеющихся на странице
отзывов меня больше всего порадовал в свое время последний, в котором сербская
славистка Драгиня Рамадански сообщает, что, помимо М.А. Кузмина, "все остальные
<Кузьмины> не в счет", — натурально, через пару месяцев после того, как я
отказался печатать в "Воздухе" ее скучнейшие стихи, переведенные на русский язык
доброй Фаиной Гримберг). Юрий Ракита, известный идеолог, выступил с речью "Наши
разногласия", в которой, продолжая мою любимую аналогию поэзии (вообще
искусства) и науки как равноправных способов познания, предположил, что я как
адепт "фундаментальной поэзии" (статусно аналогичного фундаментальной науке)
отказываю в праве на существование "прикладной поэзии", приравнивая ее к пустому
тиражированию готовых приемов и форм; развернутая полемика с этой интерпретацией
выходит за рамки данного отчета, но замечу, что неявным образом эта идея опять
основывается на сведении понятия художественной инновации к инновации формальной
(а под "прикладной поэзией" понимаются не столько тексты, обладающие стиховой
структурой, но преследующие внешние по отношению к искусству цели, — например,
рекламные слоганы, — сколько тексты, обладающие "традиционной" "формой", но
несущие индивидуальное "содержание"); меж тем инновация не бывает отдельно
формальная или содержательная: она либо есть, либо ее нет.
В кулуарах
распространялись сведения о подготовленных к вечеру, но не предназначенных для
оглашения мемуарах
Михаила Нилина,
выдержанных в форме некролога. В итоге я все же получил доступ к этому
27-страничному тексту, о котором может дать некоторое представление следующий
абзац:
«У меня были превосходные фотографии Кузьмина, сделанные
любителями (а камера в женских руках, по-моему, схватывает то, что не откроется
в видоискатель большому (“Война и мир”) мужскому глазу), да, любителями и
мастерами. Мы с ним на конной прогулке. У стремени — девушка-филолог, студентка
(последний курс — диплом — аспирантура). Затем — кабинетного формата: Кузьмин с
Ксенией Маренниковой и Фаиной Гримберг (оригинальные с генуинным драйвом
поэтессы; Ф.Г. писала еще и грациозную прозу; обе доводились Кузьмину родней;
степеней родства, к сожалению, не помню). Позади них на стене в художественном
отношении не интересный портрет Л.Д.Троцкого (каким-то образом родня Кузьмину,
но опять же хода и колена этого родства не помню)».Ведущий акции
Игорь Сид ограничился в своем представлении героя дня воспоминаниями о проекте
"Литературная жизнь
Москвы" и замечанием о литературтрегерстве как особом виде литературного
творчества — и почему-то пренебрег уже сложившейся традицией предлагать
слушателям анаграмматическую расшифровку имени-фамилии тостуемого. Этот
недопустимый пробел мне приходится теперь восполнить самому — так что сообщаю
всем заинтересованным лицам, что анаграммою имени "Дмитрий Кузьмин" является
фраза
Змий, кинь им труд. Запасной вариант:
Змий, дурь им
ткни.