В последние два года украинская литература совершила прорыв: впервые здесь появились два собственно-украинских, написанных на рiднiй мовi, модных романа: Оксаны Забужко "Полевые исследования украинского секса" и Юрия Андруховича "Перверзия".

"Полевые исследования" интересны прежде всего не с художественной точки зрения, а как опыт "делания" успешной книги и создания её автору имиджа литературной поп-звезды ("роман, грозящий стать первым украинским бестселлером", как писали критики). Опыт тем более захватывающий, что по-настоящему успешных книг в Украине в последние двести лет не делали.

Резонанс от "Перверзии" распространился не только в ширину, но и в глубину - роман заслужил репутацию культового литературного произведения: "Юрий Андрухович рискует стать "священной коровой" новой украинской литературы..."; "некоторые молодые дамы признаются, что получили почти сексуальное удовольствие, держа в руках отлично изданный модный украинский роман"**.

АВАНТЮРНОЕ НАЧАЛО

Первой и последней суперуспешной украинской книгой до сих пор была "Енеїда" ("Энеида")Ивана Котляревского, с которой, собственно, и началась история оригинальной украинской литературы: "Эней був парубок моторный / Та хлопець хоч куды козак". В конце XVIII века, в Полтаве, по понедельникам, на постные обеды к Котляревскому - собирались сливки местного общества: городничий, смотритель училища, судья, почтмейстер, уездный лекарь, отставные чиновники (почётные лица в городе), частный пристав, три полицейских, жена городского головы Анна Андревна, его дочь Марья Антоновна и попечитель дома призрения сирот турецкой войны - сам Котляревский, Хозяин угощал гостей сочными кусками сочинённых накануне новых песен переделанной "Энеиды". Вергилия, одного из самых глубоких "посвящённых" Запада, он знал превосходно - из штудий на собраниях влиятельной масонской ложи "Любовь к истине" (в Полтаве состоявшей, само собой, почти из тех же лиц), где занимал ступень "витии". Освоение навыков профанирования сакральных текстов входило в обязательную масонскую программу - пародирование, как наиболее верный способ защиты тайного знания, всячески поощрялось.

В 1798 году ушлый санкт-петербургский издатель Парпура, украинец по происхождению, пиратским способом опубликовал две песни малоросской "Энеиды" и получил приличный барыш. Котляревский бесился, консультировался с юристами, мечтал о суде, но, за отсутствием в России цивилизации, вынужден был успокоиться и ко всеобщему удовольствию продолжил домашние сочинения. Когда через 20 лет "Энеида" была практически закончена, пират-Парпура опять издал её в Петербурге. Книга имела огромный успех: всё малороссийское было модным. Котляревский не выдержал и решил взять дело в свои руки. За 30 следующих лет "Энеида" была издана 24 раза. Известно, что Александр I хранил экземпляр "Энеиды" с дарственной надписью автора. Историческим фактом является и то, что в библиотеке Наполеона на острове св. Елены "Энеида" также имелась. Исследователи полагают, что Бонапарт почти не знал по-украински и вывез книгу не столько для чтения, сколько в качестве экспоната для своей коллекции предметов, имеющих отношение к славе, которую, как известно, собирал всю жизнь.

В 1998 году мир празднует 200-летие украинской литературы. Высокая постмодернистская (как сейчас говорят про такое) планка, установленная отцом украинской словесности Иваном Котляревским ещё два века назад, до сих пор казалась недостижимой. Конечно, могли бы взять предложенную высоту не чужие Украине Зощенко, Олеша, Ильф и Петров, Булгаков, Гоголь, в конце концов! - но вообще-то не могли, имея в виду мерцающую звезду украинской государственности. Но как только небесная Украина уплотняется, тут же появляются свои культурные герои и ошарашивающие гении. В этот раз первой "дала под дых" независимой украинской публике вконец измученная любовью, хотя и умная, женщина - кандидат философских наук, преподаватель Киевского университета Оксана Забужко.

ВОСПИТАТЕЛЬНЫЙ РОМАН В ВИДУ КОНЦА СВЕТА

В начале 1995 года Оксана взахлёб пишет свой первый в жизни небольшой роман (до этого сочиняла стихи и философские труды) и распространяет его в 12 экземплярах среди знакомых в разных концах света. Избранный стиль повествования (что-то среднее между исповедью, историко-психологическим исследованием, свидетельскими показаниями в суде и критическим выступлением на собрании партячейки - по-русски этот прикладной жанр словесности называется "телега") располагает к тому, чтобы воспринимать текст не как художественное произведение, а как документалистику. Кроме всего прочего, в тексте обнаруживаются сюжеты о сомнительном поведении реальных лиц, вполне узнаваемых в тесной европейской литературной среде. Лица возмущены, грозят судом. Г-жа Забужко довольна - скандал есть, а ответственности никакой: книжки-то нет, господа, есть только черновик, а то, что до публики дошло, так это - пиратство. Слово от автора, предваряющее киевское типографское издание, написано "вредной девочкой" - со мстительным детским весельем: похихикав по поводу обещанных судебных исков, Оксана продолжает резвиться: "Автор... ожидала дипломатических конфликтов, нот протеста к украинскому правительству и, возможно, полной международной изоляции нашей независимой державы. Отсюда недалеко было и до танков оккупационной армии". И всё же те части текста, что "задевали честь и достоинство", из окончательной версии романа автором были благоразумно изъяты.

Оксана разогрела общественное мнение перед публикацией книги, и закрепила возникшее возбуждение сразу после её выхода из печати многочисленными пресс-конференциями. В результате - "грозит стать первым украинским бестселлером", "Генри Миллер в юбке", "сама жизнь без прикрас", "прорыв, подобный Котляревскому с его знаменитой "Энеидой"", "нормальный европейский роман, который читают даже в Нью-Йорке", и - переводы на четыре европейских языка.***

Сюжет романа прост: киевская искусствовед и поэтесса кризисного возраста, умеющая потрясать даже иноязычную публику волшебной музыкой своих стихов, бездетная вдова с "остро-трагическим мировосприятием", неотразимыми ногами и грудью, необыкновенно молодо выглядящая и обладающая повышенной сексуальной чувствительностью - принимает участие в фестивале современного искусства в Нью-Йорке, где и случается страстный гибельный роман между нею и гениальным украинским художником, который был бы "покруче Неизвестного и Шемякина", если бы не был украинцем, т.е. существом изнасилованной нации с глубоким садо-мазохистским комплексом и суицидальными наклонностями, приобретёнными за века унижений народа. Героиня, с полувзгляда узнавшего в нем "своего", "брата чернокнижника", понимает, что её миссия - вывести не только своего возлюбленного, но и всю Украину из химерического состояния к реальности: любовь защищает её от страха. Через силу, вопреки истории - вырваться!

Основная линия повествования усиливается надрывными воспоминаниями героини из советского прошлого, жалостливыми рассказами о фантастической украинской ментальности, брезгливыми зарисовками из сытой бюргерской жизни Запада и эсхатологическими философствованиями на сюжетно близкие темы.

Конечно, героиня-автор страшно моральна, почти как комсомолка двадцатых годов, которая чудом осталась вечно молодой и с отчаяньем предаётся то литературе, то сексу, потому что нет вокруг никакой порядочной революции. Такой вышел переходный - буквально "постсоветский" - роман. Западной публике этого флёра не до конца пережитых коммунистических умонастроений не уловить, и наверняка книга воспринимается как разновидность "романа воспитания". Тем более, что используемый Забужко ход по выстраиванию цельного повествования - сквозной сюжет, перемежаемый более-менее ассоциирующимися с ним рассуждениями - в мировом масс-медийном пространстве кое-как описан и имеет даже особое наименование - "тель-авивский текст" - в связи с тем, что именно израильские авторы легитимизировали в ранге "художественного" высокоморальные сочинения по поводу чудовищных событий, выходящих за пределы человеческого понимания, сделали фактом художественного творчества, так сказать, "воспитательный текст в виду конца света".

* * *

Между тем, со времени выхода романа все появляющиеся здесь более-менее значимые литературные произведения неминуемо сравниваются с "Полевыми исследованиями", как отправной точкой новой украинской литературы. И действительно, роман Забужко обладает важными признаками первородства - он проникнут новой свободой и цельностью, пусть даже и обеспеченными истеричностью письма.

Но всё же особенно соблазнительным для сравнений делает роман не его новизна, а его традиционность: так же, как произведениям классической украинской литературы, ему свойственна "катастрофичность"; его главные герои, как и многие герои малороссийской классики, контраверсивны; повествование на всех уровнях - от философского до физиологического - пронизано парадоксальным украинским "критическим патриотизмом"; и поверх всего - налёт ироничной мистики. Всё вместе это называется "украинским менталитетом".

ПЕРЕСЕЧЕНИЯ

Юрий Андрухович - не менее украинец, чем Оксана Забужко. Кроме этого, оба автора входят в десятку основных игроков "украинской сборной" мировых литературных чемпионатов - фестивалей, конференций, семинаров и пр. - и много времени проводят на Западе. Принадлежностью к одной и той же национальной литературной традиции в сочетании со сходством важных жизненных обстоятельств и обусловлено множество точек пересечений двух романов, написанных независимо друг от друга практически в одно и то же время (слово от издателя к "Перверзии" Андруховича датировано декабрем 1994, слово от автора в книге Забужко - июлем 1995).

"Перверзия", так же, как и "Полевые исследования", начинается с сюжета покушения на самоубийство. Основная линия "Перверзии" - зеркальный вариант основной линии "Исследований...": мистический роман бурлескного львовского поэта-перформера, любимца публики, бездетного вдовца кризисного возраста, со встреченной на Западе во время семинара по современному искусству украиночкой, проживающей в США. И в том, и в другом случае роковая любовь, дошедшая практически до свадьбы, обрывается, и даже повод для разрыва - очень редкий в мировой литературе, но характерный для новой "незалежной" Украины, определяющей себя, как "изнасилованную нацию" или "нацию битых детей" - один и тот же: неудовлетворенность сексуальными отношениями, которые воспринимаются главными героями, как извращённые. Эгоистичный Стас Перфецкий тихо сматывается, имитируя самоубийство, после "любви втроём", а гордая героиня Забужко никак не научится получать удовлетворение от совокуплений "на весу" и "в попу" и в конце концов испытывает отвращение к сексу как таковому. В обоих романах герои оказываются слишком живучими для того, чтобы свести счёты с бессмысленной жизнью "после любви". И там, и тут Украина изображается как Terra Incognita. И тут, и там одной из многих кульминационных точек является грёза главных героев о встрече с нечистой силой. Именно с ангелами низшего мира в обоих романах связана тема творчества, самореализации героев. Характерна для обоих авторов и их общекультурная западная ориентация.

Но несмотря на то, что и в "Перверзии", и в "Исследованиях" использован один и тот же набор тем и ключевых сюжетов, являющихся проявлениями старой и новой украинской ментальности, каждый из этих сюжетов разворачивается в двух романах совершенно по-разному.

* * *

Наиболее показательно различие в решении гипнотизирующей обоих авторов темы "Украины" - при общности исходных оценок родины, как материализации представления об окраине цивилизации как таковой.

ВЗАИМОЗАМЕНЯЕМОСТЬ УКРАИНЫ И СМЕРТИ

Оксана Забужко окраинность Украины трактует только как провинциальность. Присущее всякой провинции во все времена ощущение того, что люди здесь находятся "под колпаком", в капкане, в заколдованном круге - обнимает её роман. Но тема невидимого "колпака", хоть и занимает центральное место, оказывается решена в романе неубедительно. Впрямую она заявлена только в одном эпизоде, соотнесённом с советским детством героини: "... вырастаешь в квартире, которая постоянно прослушивается, и ты об этом знаешь, так что учишься говорить - сразу на невидимую публику: где в голос, где шепотом, а где и замолчать; а за первой твоей девичьей влюблённостью следит приставленный к тебе стукач...". Понятная идея-фикс героини романа Забужко - "вырваться!" - так и остаётся почти маниакальным, неудовлетворённым желанием, несмотря на то, что подрастающая героиня при подходящем случае отважно бросается с кулаками на ментов, совершает ещё кое-какие диссидентские подвиги. Разве что считать "прорывом" и последней сценой романа его собственное появление в печати и подразумеваемую мировую славу автора.

Но "освобождение" в форме писательской карьеры, как известно, редко вызывает симпатию читателей, в массе своей не собирающихся становиться писателями. Во всяком случае, читателей прозы. В поэзии право на пораженческую позицию отстояли своими текстами и судьбами великие романтики. После них - самое обычное дело заявлять: "Из этого у меня ничего не вышло, зато я - поэт". В прозе этот номер пока проходит в исключительно редких случаях и всегда требует от автора особых художественных, языковых усилий, которых Оксана Забужко принципиально не делает, полагая, что предельная откровенность гарантирует высокое качество текста.

Её роман принципиально не структурирован: события в вольном порядке перемежаются приходящими на ум размышлениями. Чувства диктуются технично: уменьшительно-ласкательные - женские - эффекты обволакивают откровенно-грубые, отвязные - мужские - высказывания. К использованию поэтик похоронного плача и юродивых самоуничижительных блажей вперемешку с псевдоматерной лексикой в рамках "потока сознания", собственно, и сводится набор эстетических изысков писательницы. На манер фольклорного, текст затрахивает читателя без его ведома и согласия, находя опору в его "природных инстинктах".

"Полевые исследования украинского секса" пишет не автор, а персонаж (и это выгодно автору) - именно та девочка под колпаком у стукача, приученная к "публичному интиму", сформировавшаяся под впечатлением обстоятельств, так сказать, в писательницу-эксгибиционистку, поставщицу рынка вообще-то даже не желтой, а - чёрной литературы. Заявленный в названии как по меньшей мере "эротический", роман Забужко освещается сполохами телесной откровенности в основе своей пыточного, а не сексуального характера. И кажется, её ироничные догадки насчёт того, что американцы посоветовали бы ей немедленно обратиться к психоаналитику, имеют резонные основания, особенно если учесть навязчивую идею реального самоубийства (то ли персонажа, то ли автора) и ясно прослеживаемые тенденции к постановке знака равенства между понятиями "смерть" и "Украина".

УКРАИНА - ЭТО ВСЁ

Имея в виду эти демонические, губительные свойства своей волшебной родины, Андрухович тотальную слежку, вербовку, охоту использует как основу авантюрной линии романа. Неожиданно оказывается, что наш милейший поэт по заданию неизвестных хозяев должен пристрелить в Венеции какого-то (предпринимателя?) с Украины. За ним, в свою очередь, охотятся наёмные убийцы (вероятно) с конкурирующей стороны. Семейная пара, случайно подобравшая Стаса, бессознательного от принятого с утра на одной из европейских границ, ради смеха тоже оказывается агентами (скорее всего - Академии тайного знания) - и регулярно пишет на него доносы.

Но герою удается удрать от присваивающей, поглощающей, тупо диктующей правила игры действительности. Он не убивает никого, хотя и выполняет все формальные действия вплоть до выстрела (не-убийство - один из самых удачных эпизодов романа, хотя, может быть, это кажется с московской колокольни, откуда центонность текста с минималистским уклоном кажется воплощением ясности, изящества и глубины). Женщина-агент в него влюбляется и героически отказывается от доносительства. От наёмных убийц он, как клоун, ускользает по театральному канату, протянутому для "полёта Мефистофеля" прямо на сцену... Совершенного восторга ситуация "обманутого шпика", "несработавшего капкана" достигает, когда герой исповедуется священнику под гарантию как можно более широкого разглашения исповеди. И абсолютного освобождения герой добивается с помощью мистификации под названием "Самоубийство". Колобок остается несъеденным, рыба уходит в воду. Во Львове его больше не увидят.

В возлюбленном городе, во Львове, где он "как молодой чёрт, летал над улицами!"! Конечно, тема ностальгии. Нежный Андрухович, когда убивал для Украины своего главного героя, не мог не подумать о его грядущей нестерпимой ностальгии. Первый ход по её усмирению он сделал, когда изысканным образом, подражательно, по типу мадам Бовари, убил первую любовь и жену Стаса - наследницу старинного шляхетского рода, угасшую от тяжёлой жизни с бестолковым молодым литератором и ставшую ещё до начала действия только безымянной Мадонной в медальоне, удерживающей героя от чрезмерных живых привязанностей. Волшебная родина отпускает постепенно: по ходу повествования оказывается, что за редким исключением все герои книги подозреваются в украинском происхождении: возлюбленная, священник, руководитель злосчастного семинара, сам подземный ангел и его эпигоны - сексуально озабоченная знаменитая писательница, одержимый режиссёр всемирной оперы, странные гости монастыря Сан Джорджо, где проходит семинар... И все участники массовки - гондольеры, бармены, жулики, наёмные убийцы, уличные музыканты, любой пьяница... - удивительно напоминают украинцев. Все они, конечно, тщательно скрывают это порочное украинство - даже возлюбленная Ада не раскрывает своего фантастического львовского прошлого. Но оно у неё было! Мама - поющая цирковая канатоходка, впоследствии спившаяся. Папа - её антрепренёр... Можно идти куда угодно, придёшь - в Украину. Вывернутое "язык до Киева". Печать небесной, вечно ускользающей Украины проступает при закатном солнце на лбу любого живого существа. "Мир ловил меня, но не поймал".

РАСТВОРЕНИЕ ИМПЕРИЙ В ХИМИИ ПОСТМОДЕРНИЗМА

Роман, что называется, "прозвучал" на Западе безо всяких public relations. Он переведён в Италии, Германии, Польше. Подборка эссе Андруховича издана в Австрии. Кусками его печатают в США и Канаде. Критика называет его "одним из самых ярких представителей постмодернизма" и определяет место в мировой литературной иерархии где-то в области "Умберто Эко".

Как это иногда бывает, Андруховичу в своём романе удалось ухватить нечто существенное, какой-то общий невыраженный сдвиг сознания, происшедший с современниками - дух времени.

Суть этого сдвига он определяет как "перверзию", употребляя слово в его первоначальном значении - "уклонение". Буквальное значение слова в латинском: "нарушение принятой последовательности действий в священном ритуале или при совершении героического акта".

Нарушение традиции. Покушение на святое. Непослушание. Преступление, в конце концов. "Перзу-Верзу" - бог смерти у этрусков - духовных, художественных и технических наставников римлян. По украински "перверзия" звучит как "збочiння". Буквальный славянский перевод: "уход в бок".

Отказ от совершения правильного ритуала жизни происходит на всех уровнях. Предал всё святое - родину (покинул), друзья (бросил), благодетелей (по раскладам должен был сделать (убить), а не сделал), земную любовь (сбежал), самоё себя (мистифицировал самоубийство).

Остался верен только законной жене и учителю. И неважно, что жена умерла, а учителя - Ярополка Немытого (Кунштика), автора книги "Конец света" - Стас никогда не видел. Ну не совпал в датах, и что теперь? Умерли - и всё? Кончилось?

Жена - она и есть жена. А учитель сказал: "На самом деле никакой действительности не существует. Существует только бесконечное количество наших версий о ней, каждая из которых ущербна. И все они противоречат друг другу. Только ради сохранения своего (собственного) порядка нам остаётся согласиться, что каждая из этих бесчисленных версий - истинна. Мы бы так и сделали, если бы не были уверены, что истина может быть (и натурально есть) только одна. И имя её - действительность".

Да, жить как-то приходится. Кто живёт? У Стаса Перфецкого - сорок имён: Иона Рыб, Карп Любанский, Сом Рахманский, Перчилло, Сильный Перец, Антиной, Бимбер Бибамус, Пьер Долинский, Камаль Рахмаль, Йоган Коган, и ещё - Глюк, Блюм, Врубль и Штрудль...

Как всякий постмодернистский роман, "Перверзия" является архивом голосов мировой культуры. Андрухович, как Рабле и Сервантес, злоупотребляет рядами множеств. Сто раз он затевает перечисления. У многих читателей в этих местах включается гончий инстинкт, и они дописывают ряды своими ассоциациями. Его классификации в своей прагматичности доходят до борхесовских "животные бывают (...) нарисованные жёлтой тушью". А авторство частей романа приписывается то швейцару, то Господу Богу, то десятку прочих профессиональных наблюдателей. Не только главный герой, но и автор - многолик. Не только автор, но и тот, кто создал всех этих авторов и героев - Андрухович: это - как Гоголь или Булгаков, с одной стороны, как Умберто Эко или Пелевин - с другой, как Райнер Мария Рильке или Богдан Антонич - с третьей, как Жан Мишель Жар, а точнее, как Дэвид Уотерс - с четвёртой, и, в конце концов, как Ариосто (или Экхарт?) - сверху. Снизу - Бог его знает, может, как Ник Кейв? Такой карнавальный - антиимперский - роман о том, что везде Украина, что никакого центра нет, что все мы - равны. И попробуй-ка нас поймай. "Все оказались тварями, но - крылатыми".

Несмотря на свою сложную архитектонику, роман читается легко, без вопросов, потому что именно здравый смысл полагается тут за высшую добродетель. Текст удерживается в рамках целого самым детским (классицистическим) способом: ограниченностью места, действия и времени. Пять дней. Венеция. Их семеро. Они подозрительно любят друг друга и пишут об этом непрерывно.

* "Ще не вмерла Україна" ("Ещё не умерла Украина") - первая строка государственного гимна Украины. Статья опубликована в сокращении, под названием "ЩЕ НЕ ВМЕРЛА".

** Журнал "Парад", No1, Киев, 1998.

*** Цитаты по материалам украинских СМИ из рекламной колонки в книге Забужко, Киев, 1996.