Евгений Рейн ТОЧКА ЗРЕНИЯ Несколько слов о стихах Глеба Шульпякова   Однажды в частной беседе Иосиф Бродский сказал, что поэзия - это форма медленного чтения. Я думаю, он имел в виду прежде всего ту степень повышенного внимания, которую - сравнительно с другими видами искусства - требует поэтический текст. Поэзия Глеба Шульпякова, которую я давно знаю и высоко ставлю, есть абсолютное доказательство этой мысли. Его стихи основаны прежде всего на медленном и микроскопическом измельчении масштаба - что дает ему возможность прибегать к лирической метафоре, убеждая нас в необыкновенной зоркости собственного взгляда. Почти любой его текст подтверждает это предположение. Его стихи - это следствие замечательной наблюдательности, способности связать концы с концами таких эфемерных и неуловимых вещей как лиризм и зоркость. Его поэзия уже отлита в определенные высокоточные формы. Шульпяков очень хорошо знает все, что связано с русской поэзией. Но его стихи ни в коем случае нельзя назвать вторичными по существу поэзии - и вот почему. Его глаз и мера его наблюдательности, его работа души и мозга, которые дают в том числе и высококачественный текст сами по себе подлинны - в то время как вторичными являются те или иные литературные связи, без которых поэзия еще никогда не обходилась. В конце концов аллюзии, которые возникают при чтении его стихов - еще одна форма их существования; в то время как психологическая чуткость и острота зрения в стихах Шульпякова, помноженные на некий спокойный, безнадрывный лиризм, обстоятельная, высокоточная и нерасхлябанная техника является в современной поэзии довольно большой редкостью. За стихами Глеба Шульпякова стоит какой-то издавна взятый разбег, сравнимый с движением лыжника, скатывающегося с трамплина, за которым чувствуется те несколько метров, которые придали ему необходимый разгон. В этой поэзии еще одним определенно высоким качеством мне представляется то, что она умудряется, будучи безусловно детищем культуры и чтения, не впасть с назывательную литературщину, свойственную многим современным поэтам. Она вся пропущена сквозь реальный мир, состоящий из реальных предметов - через мир, за которым стоит подлинная лирическая автобиография поэта. В его стихах нет лирического героя - каждый раз мы имеем дело с документально-биологическим слепком с автора. Мне кажется, что во всем вышесказанном и заключается некий тонкий сдвиг, некое достижение, которое свойственно стихам Шульпякова. Ибо я уверен, что в поэзии если и существует прогресс, то состоит он не в открытии новых сногсшибательных приемов, не в капитальном ремонте всего здания поэзия, а в микроскопическом перемещении по шкале, которая и есть русская поэзия. Движение к уточнению, к понижению или повышению температуры, давления - что и составляет основу двигателя нашей поэзии. Насколько точным, изощренным поэтом был Бунин - но пришли Пастернак, Мандельштам, Бродский и эта шкала была еще на несколько микрон увеличена. В то время как невероятно громокипящая революция, которую совершил Крученых подлинно изобразительного, орудийного переворота в поэзии так и не сделала. Читая стихи Шульпякова я многократно ловил себя на том, что завидую некоему нейтральному тону его поэзии - тому, в частности, что он ни при каких обстоятельствах не будет рвать на себе рубашку и говорить высокопарные слова, что он говорит голосом точным и ровным, не позволяя себе ни малейшего срыва. И это мне тоже кажется определенным достижением, новацией - поскольку наша поэзия рано или поздно впадает в надрыв и истерику, что видимо заключено в природе нашей эмоциональности, но для стихов вряд ли благотворно. Избегая этого, Шульпяков придает поэзии ноту весьма оригинальную - он не увлекается шутовством, в стихах его нет очевидной иронии: зато оттенок скепсиса, чувственного минимализма, не очень веселой усмешки в его стихах безусловно присутствует. Все это вместе образует оригинальную ноту, которая и определяет то, что я называю "поэзией Шульпякова" в русле неэкстремального творчества, которому я и придаю особо важное значение. Шульпяков - поэт точно выверенного автопсихологического мастерства: психология занимает в его стихах очень важное и четко очерченное место. В этом смысле его стихи опять-таки новость - поскольку ненавязчивая психология мне мало известна, а потому и любопытна. Возможно здесь есть тоненькая ниточка, которая тянется к Бродскому, но Шульпяков пишет все-таки на совершенно другом материале. Он видит пограничный столб, который вкопал Бродский в почву нашей поэзии. Он как бы имеет его в виду, ибо глупо делать вид, что его нет - оглядка же всегда уместна прежде всего с творческой точки зрения: в конце концов поэзия этим всегда питалась. В свои молодые годы он добился - с известными, конечно же, оговорками - самостоятельно существующей от него поэзии. Именно это представляется мне самым драгоценным. Появление его книги становится неким вторичным фактором, поскольку уже до книги он состоялся и существует как независимая поэтическая единица. Я могу без заголовка и подписи узнать его манеру и почерк, а читателю при встречи с его поэзией понадобится возврат к внимательному чтению, к тренировке слуха и зрения. Это стихи человека, который прежде всего сознает цену бытию, его благостности, которая нисходит на любого человека - знает цену пейзажу, закуренной сигарете, одиночеству, культурным аллюзиям, возможно даже - отчаянию. Его окружает мир, окультуренный точностью взгляда вовне и внутрь себя. Это равновесие внутреннего и внешнего и есть некая особая мета в поэзии Шульпякова. Когда я читаю его стихи, вслед за первой реакцией меня прошибает некая удовлетворенная грусть, поскольку его способ выделения факта, детали, настроения, эмоции - это способ человека, владеющего культурой и чувственностью. На этом стыке культуры и непосредственной жизни и возникает поэзия Шульпякова. Стихи его интересны, поскольку не является навалом материала - они суть продукт вполне высококачественной организации. Под этими стихами всякий раз лежит не только подлинное - пусть небольшого масштаба - событие, но и подлинное чувство, подлинная эмоция, движение души, которое и привело к появлению строчки. Для меня его стихи - прежде всего чтение, и здесь мы возвращаемся в начало, так как эти стихи и есть та форма медленного чтения, которого требует поэзия. Эта поэзия глаза и души, события и души, культуры и души: я каждый раз говорю "душа", поскольку Шульпяков избавил себя от экстравагантности и надрыва. Эта поэзия душевной жизни и зрения, ответственности за свое слово. Я думаю, ей предстоит большой путь, и хотя разбег уже сделан, угадать направление этой дороги еще невозможно. И это - тоже достоинство, потому что оно говорит нам о том, что его стихи не есть продукт планомерной мозговой деятельности. Они - внезапные вспышки, оттиски, формы того, что происходит на стыке человеческой души и интеллекта, который обречен быть поэзией, ибо какие бы отливы и приливы в поэзии не случались, только она может закрепить некую божественность бытия. Другого способа воздать должное таинственности и благостности мира, кроме как через поэзию, не существует. Приняв на себя этот завет, Шульпяков как бы сказал слова некой присяги. Его стихи - это форма присяги поэзии в целом, вексель судьбы поэта - и ему уже никуда от нее не уйти. Как и всякое залоговое обязательство, этот вексель должен быть оплачен.

Глеб Шульпяков   Книга стихов ЩЕЛЧОК   << >>