Африканский цитатник Анри Бретона

Продолжаем играть в угадывание смыслов Африки для Европы и мира. Перед вами африканский цитатник Андре Бретона, судя по всему, мистически верившего и в определённом смысле даже надеявшегося, что его жизнь внезапно и прекрасно оборвётся в какой-нибудь тропической французской колонии.

“Я подолгу восторгаюсь тростью этого господина; это первые новости, которые дошли до меня из Эфиопии. Его племянник вызвался прислать черепах; это, я думаю, самое прекрасное из полученных мною обещаний; я до сих пор жду те самые цветы из Ниццы, ту самую гравюру из календаря”.
(Из “Сезоны”)

“О красота, облаченная в огонь, ты ранила меня своей экваториальной плетью! Слоновые бивни встают аркбутанами, упиарясь в ступени звездных зорь, по которым вот-вот сойдет принцесса, и группы музыкантов являются из моря. Я один на плато, звучащем от двусмысленного качания, в нем заключена для меня все мировая гармония. О! Сбросить волосы вниз – все члены – небрежно в белизну мимолетного. Какие у Вас сердечные средства? Мне нужна третья рука, как птица, которую две другие не могли бы усыпить. Я должен слышать головокружительные галопы в пампасах.”
(Из “Сезоны”)

“Слышатся крики ужаса заблудившихся чаек – это синхронный патологический перевод с языка оскорбленных колоний. Бродяга-каракатица выбрасывает в море масялнистую жижкость, и море меняет цвет. Здесь, на пляжах, где галька запятнана кровью, можно расслышать нежные шепоты звезд”.
(Из “Затмения”)

“Нас подкарауливают дома снизу. Там живут бывшие служащие колоний. В их глазах читается ужас перед тапирами, а голоса похожи на завывания осмелевших тапиров. Они впускают того мужчину, высокого роста и очень сгорбленного, а затем зовут к себе, угощают пряными блюдами и рассказывают небылицы.

А в самом центре Африки есть озеро, заселенное насекомыми-самцами, умевшими делать только одно – умирать в конце дня.

А дальше – большое дерево, нависающее над соседними горами: пение птиц угрюмее цвета парусов.

Вы не знаете шахтеров, созидающих театры в пустынях. Сопровождающие их миссионеры совсем разучились разговаривать на родном языке”.
(Из “В 80 дней”)

“Помню, как я совершил целое путешествие у ног капитана и того красивого негра, что улыбался нам у дверей учреждения. В той стране еще был ребенок, которого оплакивала ваша подруга; мы последовали за ним. Его ладони изгрыз неизвестный мне паразит”.
(Из “Барьеры”)

“Этим драмам я предпочитаю молчаливый полет дроф и семейную трагедию: сын уезжает в колонии, мать в слезах, а маленькая сестра мечтает об ожерелье, которое обещал привезти брат. Отец же внутренне радуется, полагая, что его сын нашел себе положение”
(Из “Барьеры”)

“Стоп! Я уже давно отпустил на свободу одного знаменитого шелкопряда. В Каире морские офицеры не что иное, как прелестные листочки шелковицы”.
(“Из “Барьеры”)

Из “Явления медиумов”, 1922
(документальное описание опыта погружения в гипнотический сон)

Robert Desnos in Andre Breton's Studio, 1922
Роберт Деснос в студии Андре Бретона, 1922

“В понедельник, 25 сентября, в 9 часов вечера, в присутствии Десноса, Мориза и меня самого, Кревель погрузился в гипнотический сон и произнес некую жалобу или монолог, который не был записан (декламационное произношение, прерываемое вздохами, порою почти переходящее в пение; настойчивое повторение отдельных слов, быстрое проскакивание других; бесконечное растягивание некоторых финалов, драматическая развязка. Говорилось о женщине, обвиняемой в убийстве мужа; ее виновность оспаривается, поскольку она действовала по его собственной просьбе). После пробуждения у Кревеля не остается никакого воспоминания об этом рассказе. Ег исключают из следующего опыта, который проводится в его же присутствии в тех же самых условиях. По истечении четверти часа Деснос, который полагал крайне неприличным давать волю подобным проявлениям (а это его мнение лишь укрепилось после неудачи, которая постигла в моем присутствии гг. Донато и Беневоля, пытавшихся загипнотизировать его за несколько дней до тго), вдруг опускает голову на руки и начинает конвульсивно скрести стол ногтями. Через несколько мгновений он пробуждается сам, причем он уюежден, что с ним ничего не происходило. Чтобы разуверить его, мы по отдельности пишем, что же произошло.

После того, как Кревель сказал нам, что попытка скрести стол ногтями означает желание писать, мы договариваемся, что в следующий раз надо будет вложить в руку Десноса карандаш и поместить перед ним листок бумаги. Вот почему через день, в аналогичных обстоятельствах, мы видим, как он пишет, не поворачивая головы: “14 июля – 14 июля”, после чего следуют крестики или знаки плюс. После это мы, чередуясь, задаем ему вопросы.

Вопрос: Что Вы видите?

Ответ: Смерть. (Он рисует женщину, повешенную у дороги. Пишет). “Вдоль папоротника идут двое” (Остальное погибло на столе).

В это мгновение я кладу свою руку поверх его руки.

Вопрос: Деснос, это Бретон. Скажи, что ты видишь для него?

Ответ: Это экватор (рисует круг и горизонтальный диаметр).

Вопрос: Это путешествие, в которое отправится Бретон?

Ответ: Да.

Вопрос: Это будет деловая поездка?

Ответ: (Делает знак рукой) Нет. (Пишет) Назимова.

Вопрос: Эта женщина будет сопровождать его в поездке?

Ответ: ???

Вопрос: Он снова отыщет Назимову?

Ответ: Нет.

Вопрос: Он будет с Назимовой?

Ответ: ?

Вопрос: Что ты еще знаешь о Бретоне? Скажи.

Ответ: Корабль и снег. Есть еще красивая телеграфная башня, на красивой башне стоит молодая (неразборчиво).

Я убираю свою руку. Элюар кладет свою руку на руку Десноса".

Выборка сделана по “Антологии французского сюрреализма”, Москва, Из-во ГИТИС, 1994.