– Владимир Семёнович, ваш рассказ 1970-х годов “Ключарёв и Алимушкин”, который многие считают, кстати, одной из лучших ваших вещей, заканчивается полу-мистическим моментом перехода героя в некое иное состояние... Подразумевается его смерть, но сообщается, что “Алимушкин уехал на Мадагаскар”... Как вы полагаете, насколько неслучаен у вас в этом контексте именно Мадагаскар?

– Теперь, через много лет, сложно вспомнить первый побудительный толчок. Я как автор уже давно другой человек. Приходится осмысливать или домысливать постфактум. Сейчас мне кажется, что должна была сработать отдалённость Мадагаскара, обособленность, островное начало. Ведь как бы человек ни развивался, он ценит обособленность, индивидуальность греет ему сердце В этом плане Мадагаскар притягателен уже по внешнему виду, при взгляде на карту. Сочетание раскатывающегося названия, этого непрерывного “А”, и ощущения географической дали, в сумме – ассоциация с уходом, отстранённое чувство ухода... Это и сработало изнутри больше, чем извне. Подспудная магия звука и смысла... Рассказ вышел в Америке и имел успех, несмотря на изображённые сугубо наши реалии, – содержание ведь работает помимо переводчиков... Они, между прочим, так и хотели назвать рассказ – “Мадагаскар”, ведь для западного человека две длинных русских фамилии фонетически затруднительны (иное дело, конечно, “Хорь и Калиныч” Тургенева). Название “Мадагаскар” стояло у них в плане долго. Но в конце концов переводчик и издатель Байрон Линдсей вернулся к оригинальному названию, ведь в паре там шёл “Кавказский пленный”, и возникало ненужное ощущение “склонности автора к географической проблематике”.

Однако само упоминание острова в тексте рассказа не прошло бесследным и для мирового читателя. Эта его тайная сущность носик высовывала... И в рецензиях эта подробность всегда отмечалась... Но я, правда, не фиксировал это специально.

– Возникала ли в вашем творчестве вообще островная тема?

– Знаете ли, скорее тема тоннеля и канала. Скажем, в одной из повестей, в “Утрате”... Для меня важен образ тоннеля, – нечто, что соединяет не соединимое внешним путём. Остров – хорошая аналогия. Перелетают через океан боги, а нам лишь ползти под землёй... Проблема острова в том, что его надо достичь... Так у меня возникли “острова-лагеря” – в рассказе “Долог путь”. Там на островах помещены, скрыты от посторонних глаз последние скотобойни, потому люди уже стесняются убивать...

– Мадагаскар в вашем рассказе – это, без уточнения, некий “мир иной”. Но для некоторых он и был запредельным существованием, символом конца надежд или, во всяком случае, конца карьеры... А именно. Философ Валерий Подорога рассказал нам о своём бывшем однокласснике, который пошёл по дипломатической линии, но не вовремя стал спиваться, опустился, и его “сослали” – направили сотрудником советского посольства на Мадагаскар... Абсолютно аналогичная история с советским димломатом-алкоголиком, сосланным на Мадагаскар, дала материал для одного стихотворения Михаила Нилина...

– Ну, в истории людей ссылали куда угодно, даже в Бельгию... Но сослать на Мадагаскар – в этом, конечно, что-то есть. Это красивее других вариантов.

– Вы знаете, у Чехова, как и у вас, Мадагаскар тоже возникает в одном из самых известных рассказов. Устами персонажа (кажется, Гусева) писатель говорит, что неплохо бы съездить на Мадагаскар...

– Чехов, между прочим, побывал не только на Сахалине, но, по-моему, и на Мадагаскаре тоже! В его записках, недавно изданных, описывается его кругоазиатское путешествие, предпринятое с очень... земными целями, ради вящего познания срамных сторон жизни... И свои похождения в тропических публичных домах он называет своими именами. Письма пестрят добротным русским матом...

– А вы сами, Владимир Семёнович, остров никогда не посещали?

– Не посещал, но возможность такая возникала. Китай, издававший нас миллионными тиражами, достойных гонораров в прежние времена не платил. Но однажды они, как бы в виде компенсации, предложили нам, советским писателям, турне вокруг Азии и по Индийскому океану, и в маршрут входил Мадагаскар. Я не воспользовался шансом, уж очень не хотелось проходить требовавшиеся одиннадцать прививок от тропических болезней...

– Это было уже после написания рассказа?

– В том-то и дело, что после, то есть Мадагаскар возникает у меня не из-за этого случая, сам по себе.

– Каким вам представляется в воображении Мадагаскар?

– Он представляется мне... аидообразным. Не однообразным. Это конус, вылезший из воды, или наоборот, долина, очертания запоминающиеся – это либо нос, либо глаз...

– Остров вам никогда не снился?

– Мадагаскар, кажется, нет, а вот тропики снились, точно помню, как минимум один раз. Возможно, это была литературная реминисценция... Я еду в машине по тропикам, машина останавливается, нас на минуту выпускают наружу, и я вижу, что колёса опутаны намотавшимися раздавленными змеями. И я догадываюсь, что когда мы поедем, они будут стучать по дороге, как цепи на колесе телеги...

– Что бы вы пожелали жителям Мадагаскара?

– Счастья и процветания. Наверное, какие ещё могут быть другие пожелания?..

Беседовал Игорь СИД