Тарас Прохасько (1968) Прозаик. Дебютировал в 1991 г. Автор четырех повестей. По мировоззрению, дружеским связям, методу создания текстов и месту проживания принадлежит к станиславскому феномену. Ботаник по профессии. Прохасько обозначил в своих текстах формоохранительную функцию повествовательности.

Из выступления на фестивале “Южный акцент”

Хочу рассказать о некоторых удивительных моментах из своей семейной биографии: я это всё прожил в самом деле и, как я писал в рассказе одном, это было действительно. У меня был дедушка, который жил в Карпатах. К нему приходили друзья, и он единственный из них не был в итальянском плену. Для того чтобы понять это, надо перечитать Хемингуэя. Сначала была Первая мировая война, и он не был в итальянском плену, потому что не был в австрийской армии, потому что был на несколько лет младше своих друзей. Когда они приходили, они пили удивительный напиток, который существует только в Карпатах – настойку из побегов смереки (пихты). Как говорит один мой совершенно русский друг – можжевеловые веточки. Они выпивали по несколько декалитров и вспоминали о том, где. Начинали говорить о европейской географии, как о собственном подворье. И это время было моё супервремя, время-пик. Я, тогда совсем мальчишка, помнил все эти названия, а они, конечно, забывали, потому что эти можжевеловые веточки совершенно отбивают память. И мне приходилось вспоминать, что было на самом деле в 1915 году... Я должен был это все вспоминать и подсказывать им, где кто дрался и иные вещи. Потом было несколько десятилетий украинского национализма на Западной Украине. Т.е. украинский национализм осуществился как научная теория. Потом была Вторая мировая война, которая оказалась не хуже и не лучше чем Первая. Потом были совершенно разные участия в боевых действиях на стороне различных сторон. И это все осуществлялось на нашей территории, как будто бы интересы различных государств делались на наших огородах. Это все осуществлялось у нас на практике.

Потом такая вещь. Я служил в Советской армии. Называю ее Советской, потому что она такою и была и я служил очень хорошо, честно. Потому что чувствовал какую-то свою ответственность. У меня в той же семье 16 человек служило в разных армиях и почти все погибли, а я как-то вышел из этой истории живым. Однажды, когда я приехал из учебного подразделения в настоящую действующую армию, меня ночью разбудили трое человек. Они были старше по призыву и сказали, что сейчас будет какая-то инициация или что-то такое, то есть я должен стать солдатом. Но я знал, что я солдатом не могу стать, потому что я уже был сержантом. Они начали рассказывать что-то о своих делах армейских. Я посмотрел на них и вдруг увидел нормальных молодых мальчиков, которым по 18 лет, у которых в голове совершенный хаос и вижу, чего им не хватает, я вижу, что я могу сказать им несколько фраз и они станут нормальными, спокойными. И я им рассказал про все. О Карпатах, горах, об этом маленьком келишке смерековой настойки, о своём деде и людях, которые меня окружали. И я вдруг увидел, что эти люди, которые были готовы меня убить, закопать, сделать ещё что-то, они вдруг стали человечнее. Они вдруг вспомнили о том, что... Не знаю, что с ними там произошло. С той поры я помню, что нет ни одного человека, который даже делал бы самые большие гадости, и который бы не отзывался на человечность, на доброту. Поэтому я хочу предложить всем Вам не бояться этой человечности даже если сначала это покажется смешным. Но нету ни одного подонка, никого, кто бы не отозвался бы на человечность и думаю, что в этом самая большая надежда.

“Українська мозаїка” № 18 (37) 24-30 мая 1999 г.