"ТАМАНЬ"   Евгению Рейну, с любовью 1 Я двадцать лет с ним прожил через стенку в одной квартире около Фонтанки...   В шестом часу утра, в буфете Бреста, где режет по ногам сквозняк вокзальный, за час до электрички на Варшаву, я пил коньяк. Я ждал, когда поспеет мой суп из курицы. Билет и пачка мятых купюр с гирляндами нулей топорщились в кармане. "Еще полста - и все. Пора на поезд. Бог даст, сегодня к ночи буду в Гданьске, а там горячая вода, постель и чайки кричат с утра, и крыши, крыши, крыши..." Так думал я - и пил свой "Арарат". "Не занято?" - "Свободно" - "Вот так встреча!" Он сел, держа в руках лимон и рюмку, немолодой поэт с немодной шевелюрой. "Ты? Здесь?" - "Проездом из Берлина. Решил, пока меняют рельсы, выпить". Мы виделись в Москве последний раз лет пять назад! "А ты куда?" - "Не знаю - ответил я, забыв про все на свете, - Сначала еду в Гданьск, а там посмотрим..." "Есть повод выпить" - "Да, за этот город" - "В котором чудеса еще бывают" - и он, отставив локоть, важно выпил... Вокруг небритые крутились мужики, кассир ворчал, считая медяки, в окне, качаясь, плыл зеленый поезд и проводник в малиновом берете держал флажок, повиснув на подножке... Потом я ел свой суп. Потом мы снова пили - за дорогу. Он говорил, что новая жена живет в Германии и учится по-русски, и что души он в ней не чает. "Знаешь, я тут в журнале прочитал твою статью о Лермонтове. Ты, конечно, прав и как поэт он, в общем, не из первых, но все же надо быть поосторожней: нельзя, старик, так с классиком, ей-богу". Потом была посадка на Варшаву и он махал с московской стороны вокзала мне рукой. 2 Внезапно спутница моя сказала, не вглядываясь даже в эти буквы: Я, пожалуй, знаю. На нем написано - "Ля традиненто", по-итальянски - чёрная измена, обдуманное тайное коварство. Проснулся я в купе на голой лавке. В окне тянулись мокрые поля и редкие, без листьев, тополя как буквы на письме, клонились вправо. "Ну как спалось?" - услышал я. Напротив меня (вот эта да!) в купе сидела девица двадцати примерно лет: рубашка красная и кожаные джинсы, и челка как в каком-то модном фильме. "Спалось? Как в поезде на лавке" - ответил я, пытаясь улыбнуться и отыскать ногой второй ботинок. "А вы, я вижу, не из наших" - "Не из ваших?" "Москвич?" - "Ага" - "Куда? В командировку?" - "Нет, просто путешествую. Бог даст, сегодня к ночи доберусь до Гданьска, а там горячая вода, постель..." - "...и чайки? которые кричат с утра? и крыши?" "А что такое значит "не из наших"?" "Ну, не из тех, кто в Польшу с Бреста мотается с товаром". И она расхохоталась, качнув бедром в тугой джинсовой коже под носом у меня. "А ты смешной. Ты помнишь, как садился утром в поезд?" "А что?" - "И этот твой, патлатый, с щербатым ртом махал тебе рукой". И тут она протягивает руку и волосы мне ласково ерошит, (и бедра, бедра в коже перед носом качаются!) "Послушай-ка, москвич, здесь у меня вот в этой желтой сумке пять блоков сигарет и литр спирта. Будь другом, провези через таможню. С российским паспортом они тебя не тронут и в чемодан, конечно, не полезут. А я в долгу, увидишь, не останусь и мы с тобой в Варшаве погуляем". Так говорила мне моя ундина, а в окнах плыли мокрые поля и редкие, без листьев, тополя как буквы на письме, клонились вправо. И я, дурак, желая эти бедра скорей обнять, укладывал уже в свой чемодан "Винстон" и грелку спирта. Потом была таможня. И шляхтичи полдня шмонали поезд: снимали подвесные потолки, вытряхивали на пол бурдюки и много контрабандного товара в то утро отошло к великой Польше. Меня же, как ундина обещала, они не тронули. ......................................................... Что дальше? Дальше мокрые поля и редкие, без листьев, тополя и что-то там про буквы на письме, про жар в груди, когда рука в руке, щека к щеке... "Давай-ка знаешь, что? Давай-ка лучше выпьем" - "Что?" - "В буфете есть пиво и еда. А я с утра не ела ничего" - "Буфет?" - "В начале состава должен быть буфет". И я, пообещав, что буду через десять, - "нет - через пять" - отправился вперед, накинув куртку. Я долго пробирался по вагонам через мешочников, которые тащили остатки табака и водки в Польшу, но ни один из них не слышал о буфете. Тем временем состав, замедлив ход, остановился на каком-то полустанке и все они как по команде вышли на узенький перрон. "Какого черта! Она ведь мне сказала, что теперь не будет остановок до Варшавы!". И я, предчувствуя неладное, пошел обратно по притихшему составу, где только сор лежал в купе на полках, обитых синим дерматином. Там, снаружи в толпе мелькнула красная рубашка, но поезд тронулся, зачерпывая небо окном - и медленно отчалил. ....................................................   Что дальше? Снова мокрые поля, и редкие, без листьев, тополя, и что-то о коварстве и любви, о клятвах на разбавленной крови... Вы скажете - она?... Ну да, она, забрав товар, сошла на полустанке, а вместе с ней исчез мой чемодан, где был "Зенит" и плеер с диском Зорна, будильник, бритва, номер "Иностранки", полно тряпья, одеколон и фляжка с остатком коньяка (я, слава богу, и деньги в путешествиях, и паспорт, всегда ношу с собой в кармане брюк - иначе бы пропал я в этой Польше...)   И вот в пустом составе "Брест - Варшава", который налегке летел по полю вдоль черных тополей на горизонте, я сел на лавку и захохотал, и пять минут, ногой пиная лавку, я ржал, пока седая проводница не предложила мне поесть и выпить водки. И я отдал ей мятые купюры с гирляндами нулей, и получил пакет, где курица была еще горячей, а водка, хоть и била в нос сивухой, казалась слаще меда... 3 Поскольку ход судьбы непредсказуем, то произвол творит мальтийский сокол Что было дальше? Я приехал в Гданьск: горячая вода, постель и чайки с утра, и стрелы черных кранов клевали тучи цвета спелой сливы на горизонте. В форточку врывался морской сквозняк, и воздух пах аптечкой, и вот тогда я понял, что случилось со мной два дня назад: "Тамань"! Конечно же, "Тамань"! Герой, развязка - все как у Лермонтова, только в наше время! А я, дурак, сюжет просек не сразу..." Так думал я - и пил в кафе "Зубровку". Потом гулял вдоль главного канала и жалюзи от ветра ближе к ночи стучали створками на польском языке. ...А ночью снились мокрые поля, и редкие, без листьев, тополя, какой-то поезд, длинный и пустой, а я один, и никого со мной, но кто-то мне гадает по руке. С тех пор я езжу в Польшу налегке.

Глеб Шульпяков   Книга стихов ЩЕЛЧОК   << >>