ПРИГОВ,
ДМИТРИЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ

Статья для энциклопедии "Кругосвет", 2002

КРАТКАЯ БИОГРАФИЯ

КОНЦЕПТУАЛИЗМ

ИМИДЖИ

ОСМЫСЛЕНИЕ СЕБЯ И ЭПОХИ

БЕСКОНЕЧНЫЙ ЭКСПЕРИМЕНТ

МЕГАЛОМАНИЯ

ОТРИЦАНИЕ ПРИГОВА


См. также:

— Vavilon.ru: Первые Приговские чтения.

— "Игра, игрушка, восторг, экстаз... Это очень
серьёзные вещи". Интервью с Д.А. Приговым

— Ограниченность инновации. О новых языках
в искусстве. Интервью с Д.А. Приговым

— Клуб ПОЭЗИЯ: воспоминание Д.А. Пригова.

 

Пригов, Дмитрий Александрович (р.1940) – русский поэт, художник-график. Один из лидеров русского "неофициального искусства". Родился 5 ноября 1940 в Москве, в семье инженера и пианистки. После окончания школы два года работал слесарем на заводе. В 1959–1966 учился в Московском высшем художественно-промышленном училище (быв. Строгановское) по отделению скульптуры. С 1966 по 1974 работал в архитектурном управлении Москвы. С 1975 – член Союза художников СССР. С 1989 – участник московского Клуба Авангардистов (КЛАВА). Пишет стихи с 1956. В 1970–1980-е его произведения печатали за рубежом в эмигрантских и славистических журналах США (альманах "Каталог"), Франции (журнал "А–Я") и Германии, а также в отечественных неподцензурных изданиях. Свои тексты исполнял преимущественно в буффонадной, временами экзальтированной, сродни кликушеству, манере. В 1986 направлен на принудительное лечение в психиатрическую клинику, откуда был скоро освобожден благодаря протестам деятелей культуры внутри страны (Б.Ахмадулина) и за рубежом. На родине начал публиковаться только во времена перестройки, с 1989. Печатался в журналах "Знамя", "Огонек", "Митин журнал", "Московский вестник", "Вестник новой литературы", "Новое литературное обозрение" и др. С 1990 – член Союза писателей СССР; с 1992 – член ПЕН-Клуба. С конца 1980-х периодически успешно приглашается с литературными и музыкальными номерами в различных телевизионные программы. С 1990 изданы более более десятка стихотворных сборников, несколько книг прозы – романы "Живите в Москве. Рукопись на правах романа", 2000, "Только моя Япония", 2001; книга интервью "Говорит Д.А. Пригов" (2001). Лауреат Пушкинской премии Фонда Альфреда Тепфера, которая вручается в Германии в Гамбурге (1993), стипендиат Академии искусств Германии (ДААД, Немецкой службы академических обменов). Помимо сугубо литературной деятельности, Д.А. Пригов – известный художник: автор большого числа графических работ, коллажей, инсталляций, перформансов. Член Союза Художников СССР с 1975. Примерно с этого же времени участник изобразительных и литературных андеграундных акций, а с 1980 его скульптурные работы выставляются за рубежом. Первая персональная выставка – в 1988 в Struve Gallery (Чикаго). Участвовал также в различных музыкальных (группа "Среднерусская возвышенность", совместные работы с композитором Сергеем Летовым и др.) и театральных проектах. С 1999 (общероссийский фестиваль-конкурс "Культурный герой") активно привлекается к участию в руководстве и в жюри различных фестивальных проектов. Живёт и работает в Москве. КОНЦЕПТУАЛИЗМ Пригов является, наряду с Ильей Кабаковым, Всеволодом Некрасовым, Львом Рубинштейном, Франциско Инфантэ, Владимиром Сорокиным одним из основателей и идеологов русского концептуального искусства, или, в определении арт-критика и философа Бориса Гройса, московского романтического концептуализма (как в его литературном, так и в изобразительном ответвлениях). Концептуализм – направление в искусстве, придающее приоритетное значение не качеству исполнения произведения, а смысловой оснащенности и новизне его концепции, или концепта. ИМИДЖИ В этом плане Д.А. Пригов акцентирует внимание на моменте формирования и поддержания литератором своего "поэтического имиджа", который возводится в ранг основополагающего элемента индивидуальной творческой системы. Он часто говорит о стратегиях, жестах, конструировании имиджа и т.п. В течение ряда лет примеряет к себе самые разнообразные имиджи, как традиционные, так и "новаторские" – поэта-глашатая, поэта-резонера, поэта-кликуши, поэта-мистагога (пророка, мистического лидера), и т.д. Одним из постоянных индивидуальных элементов имиджа Пригова является его литературное имя – Дмитрий Александрович (в какие-то периоды – Дмитрий Алексаныч) Пригов, в котором "по определению" обязательно употребление отчества. Налицо совершенно прозрачная ассоциация с традиционным произношением имени Пушкина – Александр Сергеевич. Стоит оговориться, что само по себе внимание к имиджу и жесту не может однозначно служить характеристикой концептуализма. По словам М.Л. Гаспарова, "только в доромантическую эпоху, чтобы быть поэтом, достаточно было писать хорошие стихи. Начиная с романтизма – а особенно в нашем веке – "быть поэтом" стало особой заботой, и старания писателей создавать свой собственный образ достигли ювелирной изощренности. В 19 в. искуснее всего это делал Лермонтов, а в 20 веке еще искуснее – Анна Ахматова". Однако Пригов доводит эту традицию абсолютно самоценной, доводит ее до логического завершения, а в каких-то случаях – до абсурда. ОСМЫСЛЕНИЕ СЕБЯ И ЭПОХИ Интеллектуальная деятельность Пригова включает в себя гипертрофированный элемент рефлексии, навыки осмысления – не только любых своих художественных и даже бытовых жестов, но и их контекста, ситуационного и исторического. Он постоянно стремится привнести ощущение ясности, понимания того, что происходит. "Мы присутствуем при очень сложном комплексе конца трех проектов. Первый проект – это секулярное искусство возрожденческое; второй проект, заканчивающийся, – это высокое и властное искусство просвещения, и третий проект, заканчивающийся, – это персоналистское искусство авангарда, родившееся в 20-ом веке. Дело в том, что эти три проекта, совпавшие и сошедшиеся как в острие в конце нашего века, породили именно это странное ощущение кризиса и, в то же время абсолютной свободы, т.е. – нет в практике художника такого противостояния какому-либо из проектов, как скажем, в начале авангардного искусства – сбросить Пушкина с конца современности. Нынче такие проблемы вряд ли возможны". Следствием постоянных рефлексивных усилий Пригова является почти обязательная философическая подкладка, "подстилаемая" им под свои произведения. Так, известный в 1970-е стихотворный цикл о "Милицанере" подразумевает, по заявлениям автора, осмысление сакральной роли в жизни человека государства, олицетворяемого сотрудниками органов правопорядка. В цикле стихов "Тараканомахия" якобы раскрывается "древнее хтоническое, низменное начало", привносимое в нашу жизнь домашними насекомыми. БЕСКОНЕЧНЫЙ ЭКСПЕРИМЕНТ Как и полагается писателю-новатору, Пригов находится в постоянном творческом поиске, экспериментируя со стилями, жанрами, отдельными художественными и просто техническими приемами. Важная тенденция в его творчестве – склонность к соединению новаторских художественных практик с обыденной жизнью, с масскультом, даже кичем, что иногда производит ошеломляющий эффект. Одна из его акций, наиболее впечатливших и зрителей, и коллег по литературно-художественному цеху, состоялась еще в позднесоветское время: "Представьте себе: усталые москвичи останавливались у столбов с объявлениями и внимательно вчитывались в расползающиеся от сырости строчки: „куплю“", „продам“", номера телефонов... И вдруг – тот же формат, тот же машинописный текст, такая же бахрома отрывных корешков внизу, но текст... „Граждане! Страсти наши нарушают иерархию последовательностей, и словно вихри какие вздымаются. Дмитрий Алексаныч Пригов“". (…) Несколько секунд полного недоумения, граничащего с шоком, равносильны чуду, и поэтому его хулиганская, вполне в духе „московского романтического концептуализма“ тех лет выходка кажется мне актом настоящей поэзии" (Макс Фрай, "Дмитрий Алексаныч Пригов. Безумный. Неземной".). Помимо написания оригинальных произведений, одно из существенных направлений в творчестве Пригова – трансформация текстов множества авторов: от умерших классиков до никому не известных современных графоманов. Переделка текста может идти на самом разном уровне и зачастую носит не только эстетический, но и идеологический характер. Так, в начале 1990-х Пригов сделал самиздатское издание пушкинского романа "Евгений Онегин", заменив в нём все прилагательные на эмоционально окрашенные эпитеты "безумный" и "неземной", и утверждал, что произвел "лермонтизацию Пушкина": "ясно, что традиция Лермонтова победила в русской литературе, хоть все клянутся Пушкиным". В клубной среде популярностью пользуются приговские "мантры" – чтение нараспев, с подвыванием, произведений русской и мировой классики, в стиле буддистских, мусульманских и т.д. песнопений. Постоянные переходы из одного вида искусства в другой, из жанра в жанр осмысливаются самим Приговым как стратегическая жизненная уловка: "мания преследования, мания менять имиджи, род деятельности, открывать все новые кусочки территории, куда можно убежать, где каждый следующий участок, на котором ты замечен и который может быть идентифицирован с тобой, моментально покидается. Поэтому когда мне говорят: ты художник, я отвечаю: нет-нет, я поэт, а когда мне говорят: ты поэт, я говорю: ну да, я поэт, но вообще-то я художник..." Экспериментаторство Пригова, постоянные поиски нового позволили ему добавить в литературный обиход множество по большей части курьёзных "новшеств". В некоторых случаях ему удаётся заполнить очередным изобретением важную теоретическую лакуну. Так, в 1970-е, одновременно или несколько раньше ужгородского поэта Феликса Кривина, он вводит в поэтическую лексику термин "дистрофик", т.е. стихотворение из двух строф – как ни странно, в истории литературоведения специального понятия для этой поэтической формы до сих пор не существовало. Среди нововведений Пригова есть как минимум одно важное добавление к арсеналу художественных средств стихотворца. Филологом Андреем Зориным выделена в поэтическом инструментарии Пригова так наз. приговская строка – сверхсхемная, часто укороченная и с искаженным ритмом строка, добавляемая в конце стихотворения после достижения текстом строфической, синтаксической, ритмической завершённости, – как бы "довесок" к основному тексту. Случаи применения такой строки встречались и ранее, но именно Пригов сделал её устойчивым художественным приемом. При прочтении автором она обычно выделяется интонационно – произнося её как бы на спаде, упавшим или как бы неожиданно усталым голосом, либо со вкрадчивым понижением тона. МЕГАЛОМАНИЯ Согласно приговской художественной системе, отдельным произведением является не стихотворение, а скорее стихотворный цикл, целая книга; этим отчасти объясняется одна из главных особенностей творчества Пригова – ориентация на "валовый поэтический продукт". В плане количественных характеристик он – безусловный мировой рекордсмен производства литературных текстов. В начале 1990-х им была поставлена фантастическая задача – написание к 2000-му 24.000 стихотворений: "24 тысячи – это по стихотворению на каждый месяц предыдущих двух тысяч лет и соответственно на каждый месяц наступающих. Вот такой проект на четыре тысячи лет: есть идеальный поэт, есть идеальное будущее, есть идеальный читатель, есть идеальный издатель" (Пригов Д.А. "Я идеальный поэт своего времени"). Стихотворения пишутся ежедневно, значительная часть их издана автором маленьким тиражом (несколько экземпляров) на пишущей машинке, которую он неизменно предпочитает компьютеру. "Моя задача – как можно быстрее забыть написанное стихотворение, потому что при таком количестве написанного, если оно всё будет сидеть в башке, не получится следующего", – признаётся автор. В качестве обоснования своей дикой производительности автор приводит и "долго царствовавший русский культурный менталитет. Это постоянное ощущение катастрофы, стояния на краю пропасти, отчего возникает желание эту пропасть срочно чем-то заполнить, закидать, не важно, чем – домашним скарбом, чугунными болванками (с производства), – нужно беспрерывно и монотонно что-то кидать в эту пропасть. И вот оказывается, что реактивной силой этого кидания ты только и удерживаешься от падения вниз. Поэтому здесь главное не качество сделанного, не точность удара, а беспрерывное движение". Пригов пишет в основном циклами, коих создано уже несметное количество: "Азбуки", "Стратификации", "Про мертвецов", "Красавица и герой", "Дети как жертвы сексуальных домогательств", "Страна встреч с медведем и не только с ним", "Дитя и смерть", "Дистрофики" и т.д. и т.п. Стремление к планомерному перенесению в текст вещей и явлений мира, при фактически чудовищном количестве созданных произведений, привело к тому, что очень сложно найти тему, которая не была бы затронута Приговым в тот или иной период его творчества. У него всегда найдётся одно-два стихотворения для круглого стола абсолютно любой тематики. По мнению Вячеслава Курицына, "Пpигов осуществил гениальную интуицию соцpеализма – сделал искусство полностью плановым. Но так как соцpеализм мыслит себя в качестве веpшины миpового искусства, так и постсоветский жест легко замыкается на вечности – на мифе Великого Тpуда, на ответственности за каждый месяц истоpии всего человечества…". Универсальность творческой личности Пригова вынуждает критиков и культурологов приискивать для него аналогии, "пары" среди пантеона русской и мировой литературы и, шире, искусства. В статье "Год без Бродского" тот же В.Курицын раскрывает параллели и противопоставления Пригова и И.Бродского – наиболее, на его взгляд, масштабных, и в чем-то взаимно полярных, поэтических фигур современной эпохи. На Первых Приговских чтениях, проведённых Крымским клубом в июне 1999, аудитория запуталась в вариантах ответа на вопрос ведущего о "предыдущей реинкарнации Д.А.П.", "пока сам Пригов не предложил ненавязчиво фигуру Микеланджело". Находятся критики, которые то ли всерьёз, то ли кокетливо-иронично называют Пригова "солнцем русской поэзии сегодня", сравнивая его с Пушкиным (Екатерина Дёготь). ОТРИЦАНИЕ ПРИГОВА Неукротимая, даже несколько безумная созидательная энергия приговского творчества подталкивает обыгрывать это его качество как центральное и определяющее (на круглом столе "Грызуны в литературе" 8 ноября 2000 Пригов был представлен, по ассоциации с известным свойством кроликов, как "самый плодовитый русский литератор"), а авторов радикальных – к протестным, агрессивным художественным жестам "разрушения", "уничтожения" его произведений и даже их автора. Скандальный художник Александр Бренер (известный, в частности, тем, что намалевал знак доллара на картине К.Малевича) осуществил в середине 1990-х целый ряд акций по нарушению хода перформансов и физической порче графических работ Пригова, при относительно стоической реакции со стороны "деконструируемого". В одном из рассказов прозаика Андрея Бычкова описывается страшная гибель Пригова под самосвалом. Вообще, приговское творчество даёт богатую пищу не только для художественных и искусствоведческих интерпретаций, но и для разнообразной и во многом противоречивой, ввиду своей многоплановости и многозначности, критики со стороны других авторов. Вероятно, это наиболее критикуемый русский литератор. Прозаик Николай Байтов, ещё во время общения с Приговым в советскую эпоху, в рамках альтернативной, подпольной культуры высказывавший сомнения в эстетической новизне приговских художественных практик ("блеф? симуляция?"), в течении многих лет воспроизводит эту позицию. "Когда изменились идеологические установки и такие авторы, как Пригов и Кибиров, вышли из андеграунда на телевидение и в большие тиражи, я понял, что <...> был прав: их андеграунд был поверхностным, т.е. не эстетическим, не радикальным". Наиболее жёсткие и последовательные претензии к деятельности Пригова, вплоть до обвинений в присвоении чужих художественных открытий, "пристрастно и язвительно" транслирует его бывший соратник по артистическому подполью 60-х поэт-минималист Всеволод Некрасов. Пафосу разоблачения он постоянно посвящает часть своих творческих сил – в выступлениях и текстах, вплоть до выхода в 1996 специального тома литературных разборок "Пакет", – что неизменно встречает со стороны ответчика, как и в других случаях, подчёркнуто стоическое отношение. В журналистских публикациях о Пригове сплошь и рядом встречаются упрощённые, редуцирующие интерпретации его поэтики: "ироническое обыгрывание советских штампов, абсурдизм, чёрный юмор". Такое видение приговского творчества, формально безукоризненное низведение его многоуровневой структуры до простых схем характерно зачастую не только для далеких от современного искусства публицистов, но и для коллег по литературному цеху, известных и авторитетных интеллектуалов. Поэт Виктор Кривулин: "В конце 80-х мода на концептуализм захватывает и русскую провинцию. Пригов и Рубинштейн опознаются как ключевые культурные герои эпохи распада Большого Советского Мифа. Пригов пришел в поэзию из изобразительного искусства, перенеся в свои тексты приёмы коллажирования и чисто инсталляционные принципы работы с готовыми вещами ("ready made"). В качестве таких "готовых вещей" он использует хрестоматийные тексты, клишированные идеологические формулы, ритуальные словесные жесты. Его поэзия абсолютно лишена лирического субъекта, это набор высказываний, восходящих якобы к усреднённому советскому человечку, микроскопическому наследнику гоголевского Акакия Акакия Башмачкина. Пригов говорит обо всём, не умолкая ни на секунду, с пародийной серьёзностью откликаясь на любые актуальные ситуации и обнаруживая при этом тотальную бессодержательность самого процесса поэтического говорения". (Полвека русской поэзии. Предисловие к Антологии новейшей русской поэзии – Милан, 2000). "Умный Пригов может доходчиво растоловать смысл своих принципиально бессмысленных сочинений, стая рекорд надувательства", – пишет критик Станислав Рассадин. С бо'льшим сочувствием высказывается литературовед Олег Лекманов: "…Д.А. Пригов, как и Владимир Сорокин – стал добровольной жертвой собственных экспериментов, – эстетических, и этических – обозначив край, далее коего идти нельзя, за который можно только заглянуть". Между тем, неискушенный читатель может найти в приговских текстах и отражение жизни, и искреннее чувство (или, возможно, удачную его имитацию): Килограмм салата рыбного В кулинарьи приобрел. В этом ничего обидного! Приобрел и приобрел. Сам немножечко поел, Сына единоутробного Этим делом накормил И уселись у окошка У прозрачного стекла Словно две мужские кошки Чтобы жизнь внизу текла. Издания: Слезы геральдической души, 1990; Пятьдесят капелек крови, 1993; Явление стиха после его смерти, 1995; Запредельные любовники, 1995; Сборник предуведомлений к разнообразным вещам, "Ad Marginem", 1995; Дмитрий Александрович Пригов. Собрание стихов, в двух томах, Wiener Slawistischer Almanach, Вена, 1997; Написанное с 1975 по 1989, 1997; Советские тексты, 1997; Евгений Онегин, 1998; Живите в Москве. Рукопись на правах романа, 2000; Только моя Япония, 2001; Исчисления и установления. Стратификационные и конвертационные тексты, 2001. Игорь Сид, 2002 Статья на сервере "Кругосвет" (в некотором сокращении)