Огромное место Мадагаскара
     в русской культуре

 

Игорь СИД

ОСТРОВ МАДАГАСКАР В РУССКОЙ КУЛЬТУРЕ

Меридиан Россия-Крым-Мадагаскар:
геопоэтическая экспансия или бегство русского интеллектуала?

Доклад на заседании Общества "Нусантара", МГУ, 18.01.2001

 

Опять у окон зов Мадагаскара,
Огромной птицей Солнце вдаль летит...
К.Вагинов

 

Символичным можно считать тот факт, что самое знаменитое в мире русское судно, стоящее на вечном причале в морской столице России, посетило остров Мадагаскар накануне роковых событий Русско-японской войны (см. ч. 3 “Мадагаскар” 1-й книги эпопеи А.Новикова-Прибоя “Цусима”). Мадагаскарский “бэкграунд”, тайная подкладка, неотделим от русской истории последних трёх столетий.

***

Для начала отметим, что образ далёкого неведомого острова (обобщим как Ultima Thule), “гипнотическая лакуна в сознании, требующая заполнения” (К.Медведев) – почти универсальный компонент любого развитого национального образа мира. Образ этот может эволюционировать от полного “концептуального антипода” родной страны, где всё обязательно не так, по-другому или наоборот, до её тайного удалённого двойника, т.е. области побега, страны духовных исканий и т.д.

Русская Ultima Thule первоначально – о-в Буян, Беловодье, днепровский о-в Хортица в Запорожье (наблюдение А.Козвонина). С начала 18 века это, видимо, в основном Мадагаскар.

Россиянами, вернее, действующими лицами российского политического пространства, предпринимались всего две, зато капитальные попытки геополитического (точнее – талассократического) осмысления образа Великого острова.

Пётр I, решительно включивший остров в информационное поле империи (в изданной и переиздававшейся им “Географии”), первый заболел идеей взять его под российское покровительство. Удобство расположения Мадагаскара для контроля над морскими путями из Европы в Индию и Китай очевидно. Поводом стала просьба о монаршей поддержке со стороны пирата Каспара Моргана, объявившего себя королём острова. По свидетельству современников, “экспедиция готовилась в такой спешке, словно от этого зависела судьба государства”. Внезапная смерть императора ставит крест на проекте.

Через полвека попавший в опалу у Екатерины мятежный венгерско-польский дворянин Мориц Август Бенёвский возглавляет побег 90 камчатских ссыльных и посещает соседние с Мадагаскаром острова на трудном океаническом пути с Камчатки во Францию. Завоевание Мадагаскара под любым государственным флагом и установление на нём в конечном счёте своей личной власти становится для Бенёвского идеей-фикс. Феноменально объявление его мальгашами (в нынешней лексике – малагасийцами) своим королём во время одной из его военных экспедиций на остров. Вскоре великий авантюрист погиб, но именно его следует считать фактическим инициатором французской колонизации Мадагаскара. Его замешанные на хвастовстве и самовозвеличивании мемуары, проникнутые антипатией к России, многократно издавались в европейских странах и – по понятным причинам – никогда у нас. Воистину феерическая биография Бенёвского послужила материалом для множества исторических романов, и не только в Европе. Один из них, написанный русским прозаиком второй половины прошлого века, соучеником Чернышевского и Пыпина, универсальным славистом и историком Даниилом Лукичом Мордовцевым, завершается именно восстанием мальгашей и свержением Морица Августа.

Затем, снова после полувековой паузы – исключительно литературная, к сегодняшнему дню в значительной мере геопоэтическая (т.е. основанная не на амбициях власти, а на творческих амбициях) разработка мадагаскарской темы.

Первое известное нам появление острова в отечественной художественной литературе (1790 г.) – И.И.Дмитриев, перевод одной из “Мадекасских (Мадагаскарских) песен” Э.Парни. Парни был необычайно популярен в русской интеллектуальной среде рубежа веков. Согласно гипотезе поэта Е.Бунимовича, именно “Мадагаскарские песни” имела в виду Ахматова, упоминая “растрёпанный томик Парни” на столике у Пушкина, т.е. классическая русская литература целиком вышла из мадагаскарских песен.

Перевод всего цикла “Мадагаскарских песен” – Пётр Афанасьевич Пельский, 1803 г. Однако более известен всё-таки одиночный перевод одной из песен К.Батюшковым, 1810 г.

Наиболее таинственным и многозначительным образом в классической литературе прошлого столетия Мадагаскар всплывает в романе Л.Толстого “Война и мир” (т. 2, ч. 2, гл. 9). Внезапная глоссолалия Наташи Ростовой, напряжённо ожидающей приезда любимого (по сюжету это святки, зима 1911 г.), более всего напоминает некий зашифрованный мессидж, отсылаемый читателям и интерпретаторам будущего. “Остров Мадагаскар, – проговорила она. – Ма-да-гас-кар, – повторила она отчётливо каждый слог и, не отвечая на вопросы m-me Schoss о том, что она говорит, вышла из комнаты”. Не исключено, что читателю тогдашнему этот эпатажный жест вовсе не казался бессмысленным и беспричинным. Знаток творчества Толстого эссеист Андрей Балдин подтверждает высокую вероятность того, что мадагаскарская тематика, благодаря интересу к Парни и вообще к Франции, в том числе к её колониальным опытам, была популярна в устной салонной культуре той эпохи. Однако “бред” Наташи – это именно маленький духовный бунт против обыденности и рутины помещичьей жизни: Наташа проименовывает “магическую точку” своей внутренней карты мира, максимально противоположную, полярную сегодняшней реальности.

Знаменательно, что через пару страниц после данного эпизода Наташа с братом и кузиной, предавшись воспоминаниям детства, внезапно вырисовывают образ некоего загадочного “арапа”, оказавшегося в кабинете у дядюшки. Контакты русских дворян с мальгашами, кажется, не задокументированы, но повод для будущих тщательных архивных разысканий, безусловно, уважительный.

Африканская линия в творчестве и в личной жизни Николая Гумилёва – тема слишком большая, но стихотворение “Мадагаскар” в “географическом” сборнике “Шатёр” ничем не выделяется из цикла, написанного “на заданную тему”. До Великого острова в своём неудержимом продвижении на юг поэт добраться всё-таки не сумел (в то время как, например, Миклухо-Маклай в этом продвижении, видимо, просто-напросто промахнулся). Enfant terrible русской поэзии 10-х годов Александр Тиняков пишет неожиданно лиричное стихотворение “Тоска по родине” о парижском стихотворце-мулате, выходце с Мадагаскара, внезапно бросающем богемную жизнь ради возвращения на родину. Повод – мистическая встреча с певицей-землячкой: “… когда спросил я, кто она, // Ответила: “Тананариво”. // И стал я пьян, как от вина…”.

О з о в е М а д а г а с к а р а – уже прямым текстом – пишет в 1922 г. Константин Вагинов (см. эпиграф к очерку). Упоминания Мадагаскара у Ф.Сологуба, И.Северянина и др. поэтов Серебряного века составляют убедительный фон и предпосылку для ключевых появлений острова на русской бумаге. Перед революцией выходили даже приключенческие и дамские романы типа “Королева Мадагаскарская”.

С 20-х по 50-е годы мадагаскароцентричная (правильнее будет, видимо, “малагасиотропная”) линия в нашей литературе прерывается, что объяснить нетрудно. Но романтическая эпоха шестидесятничества бурно возрождает тему. Первая же песня Ю.Визбора, причём сразу его прославившая – о жителях “таинственной страны Мадагаскар”. Впрочем, ещё в 50-х была популярна песенка с рефреном “Мадагаскар, страна моя!”. Её и распевает пьяный морячок на протяжении рассказа Василия Аксёнова “На полпути к Луне”. По предположению Аксёнова, песня эта имела даже, возможно, “зековское” происхождение.

Мистический смысл придаёт образу Великого острова Владимир Маканин в одном из самых известных своих рассказов “Ключарёв и Алимушкин” (70-е гг.): Мадагаскар как область запредельного существования (точнее, исчезновения) русского человека. В американском издании, между прочим, эту вещь предполагали опубликовать именно под заглавием “Мадагаскар”.

В начале 90-х фантаст старшего поколения Александр Мирер пишет повесть “Остров Мадагаскар”, где так всего лишь называется космический корабль главных героев, висящий на орбите всегда обязательно над Африкой. По свидетельству автора, эта синтагма навеяна ему с детства той самой сакраментальной фразой Наташи Ростовой…

Реминисценцией на творчество В. Аксёнова, А. и Б. Стругацких и множества других русских писателей, а также А. Дюма (“Иван-дурак и три богатыря – один за всех и все за одного!”) является вышедший в 1997 г.роман двух молодых российских фантастов "Остров Русь". В романе Иванушка-дурачок оказывается чернокожим, а Древняя Русь вообще перемещается на Мадагаскар.

В последние годы Мадагаскар всплывает в русской нейролингвистической, т.е. психотерапевтической, прозе (Грановский), прозе гиперреалистической (А.Урицкий), детской, в стихах Г.Кружкова, М.Нилина и многих, многих других.

Так, в последнем выпуске альманаха молодой литературы “Вавилон” (№6: М., "АРГО-РИСК", 1999 г.) образ острова возникает дважды или трижды, не говоря уже о крупном портрете типичного малагасийца на обложке. Между тем альманах представляет подборку, без преувеличения, лучших молодых авторов России и СНГ.

Некоторые соображения о причинах такой популярности у нас мадагаскарской темы, в особенности в нынешнюю эпоху.

Неочевидна, но бесспорна общность в геокультурном положении России и Мадагаскара: если Россия служит геополитическим и культурным “проводником” между европейскими и азиатскими странами (“Евразия”), то Мадагаскар является океаническим “мостом” между Азией и Африкой (Афроазия, Афразия). То есть две страны с симметричной географически заданной уникальной миссией.

Элементы общности мировосприятия россиян и малагасийцев. Фёдоровская “философия общего дела” странным образом пересекается с обожествлением предков, составляющим основу религиозной системы малагасийцев (ритуал “Фамадихана” – ежегодная эксгумация и переодевание останков умерших). Что-то говорит нашему человеку и принятый на острове культ бедности. На фоне всего этого – чрезвычайно развитые, разветвлённые поэтические традиции.

Общеизвестны эвфонические свойства малагасийских топонимов. “Мадагаскар! Как много в этом звуке для сердца русского слилось” – мог бы написать Пушкин. По мнению прозаика и психотерапевта Александра Грановского, слово “Мадагаскар” благодаря четырём “а” обладает определённым гипнотическим свойством, является некоей ловушкой сознания. Трактовка Грановским “нашего” смысла этого слова как “русской мантры любви” требует, однако, строгого научного обсуждения.

Бросаются в глаза таинственные пересечения в лексике: vorona по-малагасийски – птица (звучит это, правда, так: “ву’руна); hajaina (“хадзяйна”, почти “хозяин”) – уважаемый и т.д.. Интригуют следы санскрита в малагасийском языке. Основополагающее для малагасийцев понятие острова (nosy, “нуси”) откровенно напоминает греческое nesos (остров).

Горячая дружба СССР с Мадагаскаром 70-х–80-х годов – отнюдь не политическая агитка и не официальная легенда. Реально была большая дружба на всех уровнях снизу доверху – от партийных верхов до, как это теперь называется, народной или даже “кухонной” дипломатии.

В последнее десятилетие массовые народные, да и государственные контакты заглохли. Поверх финансового кризиса действуют отдельные русские коммерческие и туристические авантюристы. Один из них организует ралли для новых русских по самым глухим и экзотичным дорогам острова. Другого, продающего заокеанским клиентам мифические участки под кофейные плантации на миллионы долларов, задерживает на острове Интерпол. Зато никаких последствий, разумеется, не имеет благородная акция передачи Юрием Лужковым в дар московскому Дарвиновскому музею единственного в России яйца вымершего не так давно мадагаскарского эпиорниса – гигантской птицы, послужившей прототипом птице Рухх арабского фольклора (пикантность ситуации в том, что вывоз этих яиц с острова сурово карается мадагаскарскими законами).

Интересно, что инициатива создания в 2000 г. российского Клуба друзей Мадагаскара (КДМ) принадлежит московскому Крымскому клубу. Литераторы Крымского клуба стали одними из самых активных членов КДМ. Вряд ли это случайность. Совершенно нагляден географический “каскадный” вектор Россия – Крым – Мадагаскар:

Континент – Полуостров – Остров;

Средняя полоса – Субтропики – Тропики;

Обыденность – Рай доступный – Рай недоступный.

На сегодняшний день известны как минимум три русских литератора, посетивших Великий остров: Новиков-Прибой (см. выше), Сид, Дмитрий Волчек. Все трое придают для себя особое значение своему визиту. Сид был на острове в научных экспедициях дважды, на крайнем юге и крайнем севере, как бы к чему-то примериваясь. Волчек слетал посмотреть Мадагаскар после того, как перевёл и издал одну из лучших книг Уильяма Берроуза – роман “Призрачный шанс”. В книге капитан Миссьон (Миссон), президент якобы существовавшей в 17 веке на острове пиратской коммунистической республики Либерталия, беседует о смысле жизни захлёбывающегося в своих миазмах человечества с лемурами и другими реальными персонажами сказочной островной природы.

В 1997 г. в вестнике “Литературная жизнь Москвы” Игорем Сидом обнародован т.н. “Мадагаскарский проект”. Никакой аллюзии на Мадагаскарский проект Гитлера! Речь идёт о “воссоздании” на Мадагаскаре Поэтической академии, существовавшей, согласно дравидийской мифологии, на древнем материке Лемурия (основным осколком которого, по убеждению палеогеографов, и является Мадагаскар). Академиками были поэты, знатоки поэзии, цари и вельможи. Традиция импровизированных поэтических состязаний сохранилась на Мадагаскаре до сих пор. К экзотическому, но, как видим в результате всего вышесказанного, столь органичному для русской литературы проекту присоединяются многие современные авторы, начиная с В.Аксёнова, А.Битова и С.Гандлевского).

Философ Валерий Подорога предположил, что нынешнее тяготение русских интеллектуалов к Мадагаскару есть своеобразная психологическая компенсация потери Россией южных побережий, и одновременно – эскапистский демарш творческой интеллигенции, не нашедшей себя в “новой русской” реальности.

Являясь для нашего человека квинтэссенцией Африки, Мадагаскар в реальности является таковым в крайне малой степени, особенно в культурно-историческом плане. Население, сложившееся на основе мигрантов предыдущих эпох из Нусантары (малайско-индонезийского языкового ареала), является носителем скорее азиатской, нежели африканской ментальности.

В виду увеличивающихся иностранных инвестиций и развивающегося международного туризма государственное будущее Великого острова вызывает приятные надежды. А значит, можно предположить, что в недалёкой исторической перспективе грядёт новая борьба за Мадагаскар, т.е. соперничество в плане вовлечения его в сферу своего политико-экономического влияния, между развивющимися Африкой и Азией – вернее, между Африкой и Нусантарой. А также, рискнём спрогнозировать, между Россией и Украиной.

Украинский аспект “мадагаскарского вопроса” возникает как бы из ниоткуда. К Мадагаскару в последние десятилетия удивительно часто тяготеют русские украинского происхождения. Первый директор Российского культурного центра в Антананариву – Андрей ЛАПОТЕНКО, первый представитель АПН на острове – Юрий ОЛЕЙНИЧЕНКО, предпоследний посол России – Александр МАКАРЕНКО, первый и бессменный председатель Общества дружбы СССР-Мадагаскар – Юрий РОМАНЕНКО, первый и (пока что) “бессменный” директор Клуба друзей Мадагаскара – Игорь СИДОРЕНКО. У книжки фэнтези “Остров Русь”, где с Мадагаскаром отождествляется Киевская Русь – два автора: Юлий Буркин и Сергей ЛУКЬЯНЕНКО. Авторы наиболее заметной монографии по экономике Мадагаскара – супруги НИКОЛАЕНКО.

Красноречивая “статистика” имеет неожиданное подкрепление в творчестве ключевой фигуры современной украинской литературы. В 1992 г. культовый украинский писатель Юрий Андрухович публикует отчасти биографический роман “Московиада”. Главный герой – украинский поэт, обучающийся на ВЛК (Высших литературных курсах) в Москве конца 80-х, – с первых страниц романа вступает в мистически окрашенную сексуальную связь с темнокожей соученицей по Литинституту. Девушка, конечно, принимает его за бога плодородия. К концу книги выясняется, что она гражданка Малагасийской республики.

 

Текст доклада готовится к публикации
в ежегодном сборнике Общества "Нусантара"
и в альманахе "ОстровКрым".